– Чего? – я подорвалась, но Март сцапал меня за руку. – Нельзя этого. Пусти! Они же друзья и побратимы, а теперь из-за меня поссорятся!

– Тш-ш-ш! Расслабься, Сонька. Поссорятся – значит не никакие не друзья. А если друзья, то какой-то мелкий мордобойчик их не разосрет. Просто выпустит пар и придаст большую ясность в восприятии реальности.

– Да что ты тут корчишь из себя многоопытного и всезнающего, Март! Тебе, черт возьми, девятнадцать, не семьдесят! У тебя хоть раз отношения серьезные-то были? – огрызнулась я. – И к чему эти все твои пробросы и копания в моем отношении к этим засранцам? Ты их был готов убить пару часов назад!

– Я был уверен, что они насильники и твари конченые, – невозмутимо парировал рыжий перевертыш.

– А внезапно не так?

– А так? Сама же говоришь, что никакого насилия не было, с издевательствами – вранье, рыдала и стонала ты тут ночью, напугав местных, выходит, от того, что они в постели супер, и два любовника для тебя больше не перебор, а самое то…

– Кончай это! К чему ты все ведешь?

– К тому, – Март нахмурился и чуть заерзал, настораживая меня, – что я здесь в Некке со всем торгашским караваном не просто так оказался. Проблемы в пути кой-какие возникли, Сонька.

– Что? Какие проблемы?

Дверь резко распахнулась, являя нам побратимов. И видок у них был такой, что я зависла.

Разбитые лица, заплывшие глаза, треснувшие губы, окровавленные, в драной одежде и с всклокоченными волосами с застрявшим в них всяким мусором. Господи, такое впечатление, что их полдня в бетономешалке с мусором и камнями крутило.

– Охренеть можно, – пробормотала я в то время, как Март хохотнул, получив подтверждение своим словам.

Он что-то сказал, но до моего сознания ничего не дошло. Я смотрела ошарашенно, медленно переводя взгляд с одного измордованного мужчины на другого и чувствуя, что вскипаю. Ну что за гады они такие проклятущие! Вот как их таких ненавидеть теперь? Да как смеют они вызывать во мне эту боль-созвучие и сожаление? У меня же все от зубов до кончиков пальцев потянуло от осознания, как им должно быть хреново сейчас со всеми этими побоями. Сволочи такие! Нарочно что ли?

– Мне вас не жаль! – рявкнула, оказавшись перед ними не помню и как. – Вообще ни капли! Так вам, брехунам и бесчувственным бревнам, и надо! Могла бы – сама еще хуже отметелила бы!

– Справедливо, – как-то почти легкомысленно пожал голыми плечами оборотень. А Рэй и вовсе промолчал. Пялился на меня пристально снова. От глаз одни щели опухшие остались, но от этого только хуже. Пялится – целится. Что за манера эта дурацкая – так смотреть, а? Как на куски рвет и жрет глазами. И не поймешь по роже его непроницаемой, теперь еще и разукрашенной, что он чувствует. Он вообще хоть что-то чувствует?

– Ты… – я остановилась перед ним. – Ты просто гнусный подонок! И козлище эпичный! И мудачина махровый! Эгоистичный потребитель! Да что б ты…

– Стопэ-э-э-э! – Март сцапал меня за талию и оттащил от полукровки. – Не устраивай эти разборки вдатой, Сон. Будешь жалеть потом.

– О чем мне жалеть?

– О том, что трезвой ты бы его расхреначила словами гораздо виртуознее, например, – фыркнул он мне на ухо.

– Ты сейчас в одной секунде от того, чтобы лишиться твоих поганых лап вместе с башкой, – процедил рыжему Рунт, набычиваясь.

– Да пофиг на виртуозность! Мне не о чем с ним разговаривать! Никакого, блин, разговора, понятно? – не была готова сразу успокоиться я. – Он уже высказался на все сто. Так что говорить тут только мое право!

– Признаю, – сухо кивнул Рэй и уставился мне в глаза. Вцепился в меня визуально, не позволяя вырваться. И что-то случилось.

Забухало-затрепетало сердце, подвеска, подаренная Рунтом, задрожала с ним в унисон, воздух затвердел, не пролезая в легкие, а вот ледяная непрошибаемость Рэя будто пошла миллионом трещин, исчезая в единое мгновение.

Бабах! – и лед стал кипятком. Таким же безжалостно обжигающим. Из одной крайности в другую, без всякой подготовки или полутонов. Его взгляд вдруг стал излучать столько же эмоций бешеной интенсивности, насколько прежде был нечитаемо-запертым. Мне почудилось, что они буквально сшибли меня с ног, прорвались в сотне мест души насквозь, обратив ее защиту в бесполезное решето и затопили… утопили в себе даже.

– Нет! – хрипнула я, отступая и натыкаясь на Мартина. – Нет-нет-нет! Не смей! Я не принимаю это! Не после того, что ты сказал и сделал.

– Не принимай, – не отводя размазывающего меня по нему взгляда, ответил полукровка. – Но ничего уже не поменяется.

– А давайте выпьем, а? – подал голос Март, спасая меня, вытаскивая из бушующего потока. – Раз пока мне не нужно пытаться вас убить, потому как Сон против, то предлагаю вместе прибухнуть и поговорить. Познакомимся ближе и заодно поболтаем кой о каких странностях в этой вашей Пустоши.

Отстранившись от рыжего, я вернулась на свое место на кровати и залпом опустошила стакан. Но каваку никак было не смыть того ожога, что умудрился оставить на мне Рэй. Вот же сволочь! Второй раз за день! Вот и какой из ожогов был правдивее? Не может же быть, что оба. Ненависть запредельная и нужда отчаянная не одно и то же. Так не бывает. У людей. Вот только…

– Не хочу я с тобой ближе знакомиться, – проворчал Рунт. – Я и так уже… ближе, чем надо было.

– Ты сам полез, не жалуйся, – отбрил Март и, распахнув дверь, вышел наружу и гаркнул: – Эй, хозяйка! Нам еще три больших кувшина кавака и закуски лучшей!

– Господи, пристрелите меня-а-а-а! – хрипло провыла я, едва попытавшись открыть глаза.

Свет резанул сквозь ресницы, вдарив по и без того гудящей голове и добавив в нее боли. Пить хотелось адски, как и в туалет, от перспективы открыть для этого снова глаза сразу начинало жутко тошнить. Вот это мы вчера набульбенились. Март, надеюсь, тебе еще хуже, чем мне, ведь это была твоя дурацкая идея. Как будто просто так поговорить было нельзя. И я еще, дура такая, повелась на это. Ладно, душа просила и нуждалась, чего уж там.

Рядом зашуршало и забулькало, под мой затылок поднырнула широкая ладонь, приподнимая мне голову, и губ коснулся прохладный край кружки. Води-и-и-ичка мм-м-м! Как же мало человеку бывает для счастья надо! Я тебя прямо люблю, мой спаситель! Знакомое и теперь болезненное ощущение скользнувших по моей щеке длинных волос Рэя заставило вздрогнуть, напрячься и тут же распахнуть глаза.

Скрипнув зубами от острого прилива боли, я окинула комнату быстрым взглядом. Ни оборотня, ни рыжего. Мы с полукровкой наедине. Он, уловив мою реакцию, резко выпрямился, поставил кружку на тумбу и отступил, усевшись в кресло. И опять уставился на меня в своей пожирающе беспощадной манере. Алкоголь вчера сподвиг меня наорать на него, опустившись до обзывательств. Ну да, он оскорбил меня, я попыталась сделать то же самое в ответ. Глупая незрелая компенсация. И ее я даже не получила. Мне было больно от его слов по-прежнему даже сейчас, ему, похоже, глубоко плевать на мои. Он наверняка и половины слов не понял, а те, что понял, принял запросто, ни один мускул на морде наглой не дернулся. А потом еще и с ног сшиб тем взглядом, жестоким откровением. Который, кстати, мог мне вполне себе причудиться с пьяных глаз. Весь остальной наш вечер-пьянку я в его сторону больше старалась и не смотреть.