Традиция, представленная в труде Цезария, говорит немало важного об атмосфере романов о Граале. Это и истории о целительной силе евхаристии, перекликающиеся с эпизодами в романе «Ланселот», где Борс, Эктор, Персеваль и Ланселот исцеляются одним только появлением Грааля. А в пятой книге «Диалога о чудесах», озаглавленной «О демонах», приводится описание дьявола в различных обличьях, находящее отклик в приключениях Персеваля и Борса, описанных в романе «Поиски Святого Грааля», особенно — в изображении видений. Труд Цезария интересен прежде всего тем, что он находится как бы на границе религиозного текста и светского сочинения. Хотя он и предназначен для новичков его собственного монастыря, он включает в себя именно тот тип историй, который использовали цистерцианские проповедники для оживления своих проповедей и привлечения внимания паствы. Цезарий рассказывает об одном священнике, который не верил в Бога и для собственной защиты всегда носил меч. Однажды он ехал на мессу по пустынной дороге:

«…когда он подъехал к небольшому лесу, его объял столь превеликий страх и ужас, что у него, как говорится, волосы встали дыбом и все члены его покрылись холодным потом. Причина этого страха не замедлила заявить о себе, ибо, как только он поглядел в сторону леса, он заметил человека таинственной наружности, стоявшего под высоким деревом. И едва он взглянул на него, как человек тот вдруг начал быстро расти и вскоре сравнялся с деревом, и вокруг него все деревья шатались и скрипели и бушевали порывы ветра…»

Подобному эпизоду просто не могло найтись места в романах Артуровского цикла, а это показывает, как воображение, являющееся, по нашему мнению, главным фактором для подобного рода историй, прокладывает себе дорогу сквозь куда более широкий массив материала.

Влияние избранных мирян испытали на себе даже главные праздники Церкви и основы ее вероучения. Один из наиболее ярких примеров — праздник Corpus Christi[175], посвященный евхаристии. Он был установлен во многом благодаря усердию Юлианы Корнильонской, принадлежавшей к религиозной общине Льежа и жившей в первой трети XIII в. Видение, легшее в основу праздника, было явлено, по-видимому, в 1208 г., то есть, другими словами, практически одновременно с созданием романов о Граале. Община Юлианы, бегинки[176], была наиболее крупной и влиятельной среди подобных общин, члены которых стремились жить по евангельским заветам, не покидая, однако, мира и идя via media, то есть срединным путем, корни которого берут начало в раннехристианской практике. Таким образом, это еще один вариант темы Грааля: вместо избранников, принадлежащих к рыцарской элите Северо-Западной Европы, мы имеем дело с представителями бюргерских общин в городах того же самого региона.

Хотя Грааль многим обязан особой популярности евхаристии и спорам и дебатам вокруг нее, бушевавшим в ту эпоху, тем не менее Грааль и евхаристия — это отнюдь не одно и то же. Грааль — это одновременно и нечто большее, и меньшее, чем ключевой образ мессы, возникший как таинственное вместилище гостии и ставший впоследствии трансцендентным «транспортным средством» для видений высшего плана. Богословское восприятие Грааля и те «тайны», которые часто упоминаются в романах о Граале, необходимо проанализировать и дополнить элементами, недостающими в нашей панораме Грааля.

Когда в «Повести о Граале» отшельник рассказывает Персевалю о том, что же такое Грааль, он, в сущности, мало что сообщает о реликвии, за исключением того, что Грааль — это «особая святая вещь». Его внимание сосредоточено не на неодушевленной святыне, а на грешнике, пришедшем к нему. Проповедь отшельника обращена к Персевалю: он преподает ему несложный урок христианских манер и христианского благочестия — наподобие того, с каким западноевропейский пастырь XII в. мог выступить на проповеди перед светской аудиторией. Отшельник особо подчеркивает важность покаяния и неукоснительного посещения мессы, причем последнее является для него центральной темой: благодаря регулярному посещению мессы, «стой, покуда священник не прочитает и не воспоет все положенное, — настаивает он, — ты получишь прощение своих прегрешений и обретешь честь перед Богом и место в раю небесном». Все это и благочестиво, и очень просто; дело в том, что Персеваль никогда прежде не получал истинных наставлений в христианской вере, и, преподав ему поучение, отшельник помогает ему продвинуться далее по пути духовного совершенства, которое, как мы убедились, представляет собой движущую силу сюжета этой повести. Лишь на какой-то миг появляется намек на нечто менее знакомое: это происходит, когда отшельник поучает Персеваля, как подобает молиться. «В этой молитве звучали многие из имен Господа Нашего, в том числе и самые величайшие и грозные, которые язык человеческий не должен произносить, за исключением страха смерти». Мы еще вернемся к этому странному замечанию, но во всем остальном эта сцена понятна и не несет в себе особых сложностей.

Продолжения «Истории о Граале» дают очень немного для развития богословских идей. Рассказ о копье и Иосифе Аримафейском подан как обычное повествование, почти без комментариев, и отождествление Грааля с реликвией Страстей Христовых опирается на фактологическую основу; никаких попыток заглянуть глубже нет и в помине. Грааль и копье просто представлены как бесценные реликвии: мы смотрим на них с точки зрения мирянина, со всем надлежащим почтением, но не слишком углубляясь в их сущность.

Обратившись к поэмам Робера де Борона, мы оказываемся на совершенно иной территории. С самого начала «Иосифа Аримафейского» становится очевидным, что богословие — один из основных интересов автора и едва ли не главная причина написания поэмы. Во вступлении дано своего рода резюме широкого спектра путей спасения рода человеческого Христом, точнее — «Отцом и Сыном и Святым Духом, ибо сии Три суть Единый Бог… О сем можно сказать весьма многое, ибо источник Его благости неиссякаем. Но здесь я вынужден оставить эту тему и обратиться к своему труду, свершая каковой, молю Всевышнего, чтоб Он Своею милостью направил мой ум и мысль по верному пути».

Основная задача «Иосифа Аримафейского» как в стихотворной, так и в прозаической его версиях — поведать о миссионерских подвигах последователей Иосифа, о том, как они рассеялись по свету и как, где бы они ни оказались, они «возвещали всем повесть о смерти Иисуса Христа». Грааль здесь служит залогом и доказательством истинности их миссии, и одновременно — испытанием правоты веры и добродетельности жизни. В начале повествования описана история Грааля и сказано, что первое чудо, совершенное им, — это окормление Иосифа в темнице. Иосиф, храня истинную веру, благодаря Граалю выживает в узах духовно и телесно. Так, могущество реликвии проявляется даже в сцене, когда Иосиф устанавливает стол для Грааля. Сам стол также является элементом структуры поэмы и ее продолжений. В конце концов, Грааль восходит к столу Тайной Вечери, и стол Грааля сделан «во имя его», а сам Грааль появляется на Круглом Столе. Последний был сделан во времена Утера Пендрагона в память о более ранних столах и в качестве символа Пресвятой Троицы.