Во время этого монолога и предшествовавших ему реплик выражение лица Финлея постепенно менялось, и наконец он твердо сказал:

– Грейс, дорогая, мне жаль говорить «нет» твоей розовой мечте, но есть несколько моментов, которые я хотел бы обсудить с тобой. – Он сделал глубокий вдох. – Во-первых, абсолютно нечестно было называть меня владельцем дома, и эта ложь может кончиться для нас обоих тюрьмой. Во-вторых, как, черт возьми, я могу заниматься медициной в этом крошечном чуланчике, который ты назвала моей приемной, где едва хватает места для одной кушетки?!

– Не всем же твоим пациентам нужно ложиться, – живо возразила Грейс.

– Вот именно! Входит молодая женщина, и едва за ней закрывается дверь, как я говорю: вы хотите стоя или лежа?

– Какой же ты вульгарный, Финлей. Ты ужасно изменился.

– Это не я изменился. Это ты – со своим напудренным лицом и накрашенными губами, и от тебя несет духами. Теперь, когда я вижу тебя в реальном свете, первое, что я хотел бы сделать, – это умыть твое хорошенькое личико. Когда ты принимала ванну, почему не окунулась в нее с головой?

– Как ты смеешь, Финлей!

– Ты даже целуешься не так, как раньше. Вместо того чтобы приникнуть лицом к лицу, ты выставляешь вперед подбородок и тянешься к моим губам.

– Поскольку ты не получаешь удовольствия от моих поцелуев, я впредь воздержусь от объятий.

– И самое худшее – не говоря уже о твоих фальшивых поцелуях и запахе духов, от которого все кошки города побежали бы за тобой, – самое худшее вот что. Ты полагаешь, что я брошу моего дорогого старого Камерона, который работал бок о бок со мной летом и зимой в течение многих и многих лет. Особенно сейчас, когда он выкладывается по полной и еще больше нуждается во мне, я, по-твоему, должен подойти к нему и небрежно сказать: «Кстати, старина, я ухожу от вас! Молодая женщина купила мне чулан в своем большом новом доме, где я буду лечить не какой-то там мусор, а саму аристократию, людей из высшего общества, которым можно выписывать рецепты, даже не прося их снять рубашку». Что касается старой Джанет, то как она вообще встанет вовремя, чтобы накормить босса завтраком, если меня не будет рядом, чтобы стянуть с нее одеяло в семь утра? Я действительно любил Грейси много лет назад и храню память о ней. Но теперь ты совсем другая женщина, твердая, как гвоздь, и твоя голова распухла от состояния, которое ты получила, когда твой старик свалился с балки и разбился насмерть. Пусть молодой придурок из адвокатской конторы, заработавший тебе деньги, переедет к тебе сюда, в твой дом. Раз уж ты упустила меня, прижми его к своей груди. Но позволь мне предупредить тебя. Если он скажет мне хоть одно оскорбительное слово, я размозжу его физиономию одним ударом.

С этими словами Финлей повернулся и вышел из дома и на улице едва не столкнулся с доктором Камероном, который в толстом пальто, закутанный в шарф до самых глаз, выходил на утренний обход.

– Сэр! Куда вы направляетесь? Что это за бумага у вас в руке?

– Дорогой Финлей, это вызовы в Андерстонскую больницу.

– Отдайте листок мне, сэр! Разве вам не известно, что в район Андерстона всегда езжу я?

– Но, дорогой Финлей, я… мы… все мы думали, что ты задержишься у этой леди, нашей соседки.

– Ни за что на свете, сэр! Ни сейчас, ни потом. На самом деле – никогда. – Он выхватил листок из затянутой в перчатку руки Камерона.

Это было уже слишком для старого доктора. Он обнял Финлея за плечи и притянул к себе:

– Дорогой мой, когда я подумал, что потерял тебя, мое сердце было готово разорваться. Но теперь оно снова ожило и переполнено радостью. Благослови тебя Бог, дружок! Я смотрю на тебя как на своего родного сына.

Он постоял, глядя, как Финлей быстро шагает по дороге, потом повернул обратно к дому, где Джанет наблюдала за ними из окна.

– Джанет, радуйся вместе со мной. Финлей вернулся к нам. И поставь его кашу на плиту, чтобы она не остыла.

– Я и не снимала ее, сэр. Я была уверена, что нашему Финлею понадобится мой завтрак. Та женщина, которую мы называли герцогиней, вовсе не является герцогиней, потому что она всего лишь вдова бедного Уилла Макфарлейна, которая, как говорят, плохо обращалась с бедным Уиллом, отчего он спрыгнул с того здания с разбитым сердцем.

– Да ладно тебе, Джанет. Все было совсем не так!

– Ну, так или иначе, сэр, она никогда не добьется от меня вежливого слова. Одной мысли о том, что у нее хватило наглости попытаться увести от нас Финлея, достаточно, чтобы покончить с ней, даже несмотря на то, как необычно воняют ее духи. Попомните мои слова, сэр, она недолго будет нашей соседкой, можете мне поверить. Уж я позабочусь об этом, даже если это последнее, что я должна буду сделать для вас.

Финлей опоздал на свой надолго отложенный завтрак, но, похоже, был вполне доволен утренней работой.

– Что тебя задержало, Финлей? – спросил доктор Камерон.

– Поскольку у меня осталось немного свободного времени, шеф, я прогулялся до городского совета. Видите ли, я хотел объяснить, что меня вообще не интересует соседний дом. Они почему-то были введены в заблуждение, полагая, что я буду ответственным владельцем восстановленного особняка. Именно из-за этого предположения, совершенно ложного, дом был так прекрасно отреставрирован и обставлен с весьма умеренными расходами.

– Значит, ты полностью отказался от сделки? – спросил доктор Камерон.

– Нет, сэр, не совсем. Я оставил за собой право приобрести дом в течение трех лет, а пока разрешаю публике посещать его два раза в месяц, не чаще.

Доктор Камерон на мгновение задумался, переваривая эту информацию, а затем издал крик, в котором слышались и торжество, и ликование:

– Она назвала тебя владельцем дома, чтобы приобрести его для себя на лучших условиях, а теперь, заплатив за него от твоего имени, она публично передала его тебе… по крайней мере, она отдала тебе право контролировать все сделки, которые она пожелает совершить.

В этот момент Джанет принесла дымящуюся миску овсянки и свежее молоко. Вооружившись огромной ложкой, Финлей изрек в заключение:

– Она назвала меня хозяином, потому что была уверена, что я полностью у нее под каблуком. Ну что ж, теперь, когда я от нее освободился, мы просто спокойно посидим и посмотрим, что она будет делать дальше.

Теперь, когда Финлей снова впрягся в прежние свои обязанности, все шло легко, как по маслу. С наступлением хорошей погоды бремя забот о пациентах из Андерстонской больницы ослабло: благодатное солнечное тепло сильно сократило количество кашляющих и простуженных больных, которыми в зимние месяцы без продыха занимался Финлей. Теперь он мог бросить взгляд на возвышенности, где промокшие вересковые пустоши уже не блестели, покрытые изморозью, а постепенно высыхали под солнцем.

Соседний дом, стоявший во всей своей красе, был безмолвен, его единственным обитателем была экономка, тень которой, бесшумно двигающуюся за занавешенными окнами, иногда замечала Джанет. Шикарной черной машины нигде не было видно, из чего Джанет сделала вывод, что ее владелица отбыла в каком-то неизвестном направлении. Грейс больше не упоминалась в разговорах доктора Финлея и доктора Камерона, – видимо, эта тема утратила свою актуальность. И хотя Финлей внимательно высматривал Боба на Гиелстон-роуд, мальчика уже давно там не было, – вероятно, сдавал свой первый экзамен в университете в Глазго.