Пашка замолчал. Он нервно покручивал плечом, словно оно у него затекло, и прерывисто дышал, будто никак не мог восстановить дыхание после пробежки. Пошарил по карманам в поисках сигарет, вспомнил – бросил же…

– Значит, понюхал пороху! – грустно констатировал Венька.

– Да уж, нанюхался… – Пашка смотрел вдаль на дорогу, по которой они так и не поехали. Всматривался, но ничего не видел. Он снова был там, в прошлом. Вновь переживал то, что отчаянно хотелось забыть! Память до сей поры продолжала его мучить обрывками снов-кошмаров, когда сердце готово было выскочить из груди и бежать зайцем от грохота и криков. Пашка вновь и вновь, нет-нет, да опрокидывался в то видение, где было страшно всё время, пока ты был в сознании… Там, в Афгане, особенно страшно было потом, когда всё заканчивалось. Когда мир погружался в звенящую до рези в ушах тишину. Когда ты осознавал, что и в этот раз жив, а память прокручивала снова и снова картины боестолкновения. Бесстрашно и красиво это было только в кино…

Повисла тягостная пауза. Вокруг машины роем носился тополиный пух. Ветер султанами закручивал и поднимал его в воздух, образуя вращающиеся белые воронки.

В цирке, под брезентом шапито, по-прежнему слышались различные голоса – там шла обычная будничная жизнь.

Вдруг раздался выстрел! Пашка с Венькой синхронно вздрогнули и с удивлением посмотрели друг на друга, потом облегчённо выдохнули и разулыбались. То, видимо, Захарыч решил опробовать новый арапник, сплетённый на заказ. Его хлёсткий щелчок, усиленный эхом циркового пространства, как две капли воды был похож на ружейный залп…

– Ну и чем этот порох пахнет, бачá? – Венька с улыбкой попробовал было свести неожиданный разговор к шутке. Тема заметно отяготила обоих.

– Хм, тухлыми яйцами… Особенно, когда потом чистишь гранотомёт… – Пашка улыбнулся афганскому «бачá». Это слово знали только те, кто там побывал…

– Мм-да-а… – задумчиво протянул Венька, – не «Шанель», это точно…

Разговор прервался так же неожиданно, как и начался. Каждый думал о своём. Мотор так и не заводили, понимали, что никуда они сегодня уже не поедут…

Судьба их пощадила. Пройдя боевые действия, они чудом не получили ни одной царапины. Но невидимые раны Афганская война нанесла глубокие. Эти раны продолжали кровоточить где-то в нейронах сознания, в молекулах кровяных телец и в невидимых атомах человеческого существа. Этим молодым парням в самом начале их жизни пришлось испытать то, чего нормальным людям переживать противопоказано природой. И Богом. Но эта зараза снова и снова эпидемией входит в жизнь практически каждого поколения живущих на планете Земля. Непонятно, почему! Для чего? Ради чего?!..

Каждый раз человечество ужасается, умывшись кровью, клянётся, что это в последний раз. Но проходит совсем немного времени, и чужая кровь снова пьянит, пожирает ум! Что-то звероподобное, глубоко спрятанное до определённого часу. вырывается наружу, притупляя страх, загоняя всё человеческое снова куда-то в глубь пещер, из которых оно когда-то вышло. И так по кругу…

– Сердечный тебе рахмат, дорогой! – Венька поставил на стол пустую кружку с выпитой холодной минералкой и по-восточному приложил руку к груди.

– И тебе рахмати калон бародар!

– Ни фига себе! – поразился Грошев. – О, чешет! Откуда такие познания вражеского языка?

– Ну, насчёт «чешет» и знания языка ты, конечно, того… Так, несколько слов и пару предложений ещё помню. В отличие от некоторых, которые всю службу по спецсвязи болтали, – Пашка с намёком приподнял бровь, – другие почти год плотно общались с местным населением. Кое-какие специальные выражения пришлось вызубрить по службе. А потом, почему вражеского? На персидском, или, иначе, на фарси-дари, не только «духи» в Афгане разговаривали. Это, скажем, язык таджиков. Нам пару раз лекции читали. Оказывается, есть куча разных диалектов, но тебя всё равно поймут в Иране, Пакистане, в некоторых районах Узбекистана, в странах Персидского залива. Это, по сути, древний универсальный язык Ближнего Востока. На нём писали свои стихи Омар Хайям, Низами, Фирдоуси и многие другие.

Венька было оробел от Пашкиной эрудиции, потом хитро прикрыл глаза и поинтересовался:

– Это кто, полевые командиры моджахедов?

– Ну, типа того… в мировой литературе…

На конюшне послышались возбуждённые голоса. Пашка с Венькой поспешили туда.

– Ты чего привёз, хомут тебе в дышло! – ярился не на шутку разгневанный Захарыч. – Ты сам эту прошлогоднюю гниль есть будешь? А почему считаешь, что этим можно животных кормить? Жжу-лик! – Стрельцов в сердцах пнул ящик с порченной морковкой. – Я уж молчу о сене, которое ты нам подсовываешь каждый раз – сплошные палки, проволока и колючки! Мы замучились выбирать! Что, трудно с каким-нибудь колхозом договор заключить? Лето на дворе! Их вон рядом полным-полно, всё травой заросло! Они рады будут любому прибытку! Задницу свою толстую только оторви от стула, да в карман суй поменьше! Ей богу дождёшься! Или посадим, или морду набьём!

Подошёл Монастырский, играя желваками и сжимая тяжёлые кулаки.

– А мы, Захарыч, сделаем и то, и другое. Не знаю, как ты, а я, если ещё раз повторится, церемониться не стану – скормлю медведям, не найдут потом! Слышь, ты, упырь! Догадываешься, куда я тебе сейчас эту свёклу засуну!..

Завпост дёргался, крутился на месте, пытаясь сбежать.

– Ну, не знаю я, где нормальные овощи найти, не знаю! На рынке толком пока ещё нет ничего или не подступишься, а денег выделили – кот наплакал!

– Воровать надо меньше, Иуда! – Монастырский сжал кулаки.

Раздался голос Веньки Грошева:

– Я знаю где! У меня брат в совхозе живёт, работает зоотехником. Здесь недалеко. Машину выделите? На своей не довезу, развалится.

Завпост радостно засуетился.

– Вон, бортовая стоит во дворе, бери! Путёвку выпишем.

– Точка! Со мной поедешь? – Венька взглянул на Свету и тут же торопливо отвёл взгляд.

– Когда?

– Сейчас! У меня всё равно выходной.

Света радостно закивала.

– Никита Захарович! Один справитесь?

Стрельцов приподнял брови, мол, какой разговор.

– Венька! Дай я тебя поцелую! – Света чмокнула Грошева в щёку. – Через две минуты я твоя! – Точка исчезла за фанерной выгородкой.

Венька смущённо покряхтел, поиграл лицом, дёрнул кепку за козырёк и выразительно посмотрел на улыбающегося Захарыча. Света вскоре вернулась и всплеснула руками:

– Совсем забыла! Ты же меня не на танцы пригласил, а я, глупая, давай переодеваться, там же наверняка работать придётся! Так что, извини, я без помады и в повседневном.

Через полчаса они уехали в область…

Репетиция не клеилась. Пашка не мог сосредоточиться. Жонглёрские предметы летали на автопилоте и бесконтрольно падали. Пашка отвлекался. Все мысли были о Веньке со Светой…