– С этого момента что-то изменилось во мне. Жалко, что ли, стало кобылу, не знаю, но только начал я её щадить. Вместо семи-восьми фляг, беру в один рейс четыре. Сам иду пешком. Пацаны на кухне матерятся, мол, халявой баки забиты. Я их посылаю – не трактор, одна лошадиная сила всего! Прапорщик однажды придрался, чего, мол, «удовольствие» растягиваешь, катаешься туда-сюда пустой. Ну, я ему: берегу вверенное мне казённое имущество, как было приказано – лошадь-то последняя… Видел бы ты, какая у него харя была в тот момент!.. – Венька широко улыбнулся воспоминаниям. – К Гильзе я стал приходить не с пустыми руками. То хлеба ей принесу, то морковочки, то сахару на кухне выпрошу. Сижу с ней, когда время есть, разговариваю. Рассказать-то было некому, что на душе творилось, вот с ней и беседовал каждый день. А она стоит, слушает, будто всё понимает. Вздохнёт вместе со мной и губою: «Пак-пак, пак-пак…». Знаешь, привязался я к ней! С подъёма сразу на конюшню. Ложусь, почему-то о Гильзе думаю! Представляешь – не о сестре, не о матери! О лошади! И так на душе тепло становится!.. Даже стихи о ней однажды сочинил… – Венька как-то незнакомо смущённо улыбнулся. – Утром прихожу, а она меня ещё издали по шагам узнаёт. На подходе слышу – тихонько ржёт, словно колокольчики звенят на удочке-донке. Я ей хлебца, а она улыбается глазами и губою: «Пак-пак…». Однажды меня в штаб на разборы вызвали, там снова началась компания против меня из-за аварии. В это время поехал вместо меня на Гильзе за халявой Серёга, свинарь. Нагрузил на неё чёрт-те сколько. Лошадь еле тянет, а он кнутом хлещет. Всю спину ей исполосовал, гад! – Венька сжал кулаки. – Ну, я и разбил ему морду по полной программе. Меня на «губу», его в санчасть… Через десять суток вернулся. Гильза рада! Так люди не радуются! Тихонько ржёт, губою своей шлёпает и трётся об меня, как собачонка… С сигаретой в зубах к ней приду, она глаза косит, уши прижимает и отходит в угол денника. Покуришь втихаря, к ней зайдёшь – тот же результат. Терпеть не могла курильщиков и табачного дыма. Вот так и бросил! – Венька, улыбаясь, утвердительно рубанул воздух.

Пашка скептически посмотрел на него.

– Да правда же! Там, в армии, и с выпивкой завязал, и с табаком. Нет, тянуло, конечно, что говорить. К тому же возможности были. Военный городок – вот он, за забором. Но как-то к Гильзе в таком виде приходить не хотелось… Далее всё закрутилось с новой силой. Аварию мне не простили. Об этом я тебе как-нибудь в следующий раз расскажу. О Гильзе хочу закончить… Прощались мы с ней… – Венька проглотил комок, поиграл кадыком, пожевал сжатыми губами… – Налей ещё чайку, – обратился он к Пашке. – Или просто воды. Пожалуйста…

Сделав несколько глотков, он с трудом настроился на финал своего рассказа.

– Она ничего не ела, нервничала. Наверное, чувствовала, что я уезжаю. Пришёл к ней в последний раз. Вещмешок на улице оставил. Китель с фуражкой снял, чтобы не волновать попусту. Куда там… Она положила мне голову на плечо, как мама на призывном. Стоит, вздыхает и губою своею: «Пак-пак, пак-пак…». Я этот её «пак-пак» потом во сне не раз слышал… Вот такая история про любовь к ближним своим и братьям нашим меньшим… Ладно, давай, поехал я… – Венька, не глядя в глаза, пожал руку Пашке и вышел из вагончика.

– Привет, орлы-аланы! Когда в тёплые страны полетите, а то толпиться на конюшне уже сил нету!

Пашка, улыбаясь и чуть припадая на повреждённую ногу, подошёл к Таймуразу, Азамату и Ахмату. Он давно дружил с этими парнями из номера «Джигиты Северной Осетии». Их гастрольные пути-дороги часто пересекались. Это были знатные хохмачи и «гусары». Сейчас в их компании стоял и сдержано улыбался вечно серьёзный канатоходец Адам Виситаев. Они увлечённо о чём-то разговаривали, иногда заразительно смеялись. «Опять Азамат травит!» – подумал Пашка.

– Потерпи, дорогой! Будет и на твоей улице праздник! – Азамат протянул Пашке сигареты, тот отмахнулся. – Через четыре дня придёт коневозка, и пойдём на Курск. Там формируемся на Москву, а оттуда, даст господь – тада-татам-татам!.. – Азамат задрал голову, изобразил трубу, призывающую в поход, подытожил: – Может, куда-нибудь и в тёплые страны! Вот так-то, друг Пашка-Жара! Скоро будешь плакать и рыдать, нас, аланов, вспоминать!

– Ещё четыре дня! – Жара схватился за сердце. – Креста на вас нету, басурмане!

– Э-э! Рэзать будэм!.. – Таймураз театрально выпучил глаза, страшно ими завращал и якобы достал кинжал из ножен в обиде за «басурман».

– Безграмотный ты, Пашка-Жара! Мы, осетины, единственный народ на Северном Кавказе, который исповедует православие!

– Да ладно!..

– Вот тебе и ладно! Креста, говоришь, на нас нет? – Таймураз обратился к своим партнёрам – Пацаны, покажите!..

Под рубашками и майками на груди у каждого из них поблескивали крестики.

– А на тебе есть? А-а! То-то же!.. Мы, несмотря на вой ны и невзгоды, сохранили православие первозданным. Жара-Пашá! – Таймураз вернул ему «басурманина». – Ты не поверишь! Россия намного позже приняла христианство, чем мы!

– Да ладно! – повторился Пашка.

– Хлебом клянусь! В книгах можешь прочесть!

– Я слышал, что аланы – язычники! – Жара решил подлить масла в огонь. – К тому же некоторые из них иногда носят на груди и комсомольские значки…

– Ха! Есть и такое!.. Значки – они маленькие, а душа и вера человеческая огромные – какая чему помеха!.. А если серьёзно, то каждый год наши люди поднимаются в горы к родным дзаурам, чтобы зарезать барашка и вспомнить предков. Так они благодарят бога. В России принято ставить свечки, а мы режем барашков, что по сути одно и то же! Но в этот момент читаются молитвы не какому-то языческому божеству, а тому же самому Богу, которому молимся в Церкви. Ты скажешь, что в России нет отголосков язычества? Сколько угодно! У вас на Пасху заваливают могилы крашеными яичками, куличами и прочей едой, угощая духов своих предков. Да только ли это?.. Всё давно переплелось, дорогой наш Пашка- Жара-Пашá, исторически вытекло одно из другого. Похожести встретишь в любой религии. Люди они и есть люди!.. Мусульмане где-то на шестьсот лет младше христиан по религии. Иудеи старше всех со своим пятикнижием и Торой. В принципе, разницы никакой, лишь бы верили, лишь бы оставались людьми-человеками!..

– Действительно, никакой! Лишь бы конюшню скорее освободили!..

– Освободят, освободят! Когда я скажу! – подошёл Миркин. Он выпятил живот, принял начальственную позу и вклинился в беседу.

– Вот что, братья неславяне, кончайте вселенский собор! Лучше, деточки мои, почаще открывайте и изучайте «нормы ПТБ». Для вас это, на сегодняшний день, и Библия, и Коран, и Талмуд, и папа с мамой. А шоб вы их не огорчили, «Правила Техники Безопасности» для вас – единственная святыня, а я – Апостол Павел! А то один, мать его, герой – с медведем решил пообниматься! – Миркин скосил глаза на Пашку. – Другой который раз пижонится – лонжу отстёгивает перед трюком, думает, я не вижу и не понимаю! Уходит, видите ли, она у него, из рук выскальзывает! Айну – жену свою пожалей! Сказано, со страховкой этот трюк делать, значит со страховкой! Там высота больше шести метров и пассировщиков нет – какие могут быть разговоры! – Виситаев сделал вид, что его это никоим образом не касается. – Третий тоже хорош – в ряды к зрителям слетал! Новый трюк, понимаешь ли, обкатал без разрешения! Слава богу, хоть сам цел и никого не покалечил! Тоже мне, «летучий голландец»!