дать, но не больше. И сразу после этого мы уезжаем.

Фредерик улыбнулся. — Спасибо, мама.

Полчаса были неимоверно большим промежутком времени — вполне достаточно, чтобы добраться до золотого яблока. А сейчас он был почти уверен в том, что это именно яблоко.

Время тянулось неимоверно медленно, но Скелет, как Фредерик про себя назвал тощего гида, безбожно тратил его впустую. Он водил маленькую группу туристов вокруг всевозможных часовен, хоров, показывал им узорную резьбу и алтарь, а Фредерик сгорал от нетерпения — когда же они пойдут наверх, к золотому яблоку?

И вот спокойный, холодный, присвистывающий голос проговорил: — А теперь, если вы будете любезны пройти сюда…

Он повел их не вверх, а вниз, шагая между громадными колоннами склепа, и голосу его, казалось, была ненавистна сама мысль о том, чтобы покинуть это место. Гид заставлял их смотреть на огромный и ужасный железный похоронный лафет, на котором сюда привезли тело Веллингтона, а потом перечислял бесконечные подробности, касавшиеся строения этой чудовищной вещи. Потом стал пришептывать над гробницей Нельсона и местами захоронения бесчисленного множества ныне молчащих епископов, художников, маршалов и моряков.

Холодное сияние собора было, пожалуй, естественной средой существования этого голоса, причем Фредерик чувствовал, как не хотел этот Скелет, чтобы они уходили отсюда, как стремился навсегда оставить их здесь. Голос звучал гладко, мягко и ровно — и продолжал бы так звучать, покуда не убаюкал бы их всех, дождался бы, когда они все заснут, а потом уложил бы их, неподвижных и мертвых, рядом с другими мертвецами под жесткий, тяжелый, каменный пол.

А потому, едва Скелет проговорил: — Это гробница архиепископа… — Фредерик пронзительно заверещал:

— Я хочу наверх!

Именно после этого гид проникся к нему особой ненавистью.

— А теперь, если вы будете любезны пройти сюда…

Они пошли наверх мимо приделанной к стене надписи: «К золотой галерее и золотому шару», переходили с одной лестницы на другую, забираясь все выше и выше.

Следуя за размеренно шагавшим гидом, члены группы стали понемногу выбиваться из сил, о чем можно было догадаться по их учащенному дыханию и натужным улыбкам. Устали все — кроме Фредерика, который буквально горел от возбуждения в ожидании предстоящего зрелища.

А может, подумал он, гид не отдаст мне этот шар (который, конечно же, на самом деле был яблоком)? Если бы мама видела, как мне хочется получить его, она бы обязательно купила мне это яблоко. И неважно, сколько он стоит — мама была самой богатой дамой на земле. Она могла бы купить ему весь собор, если бы захотела. Но ему нужен был только этот шар, то есть яблоко.

— О, Боже, — вырвалось из груди самой богатой дамы на земле. — Я даже подумать не могла, что это потребует от меня таких сил.

Они поднялись на самую верхотуру винтовой лестницы и, чувствуя, как замирает в груди сердце, Фредерик направился следом за гидом через единственную располагавшуюся там дверь.

— Ого-го! — едва ли не в один голос воскликнули члены группы, когда обнаружили, что все они превратились словно в насекомых, рискованно притулившихся к узенькому карнизу, проходившему под самым куполом собора, и что всего лишь хлипкие железные перильца отделяют их от простиравшейся внизу бездны пространства. Намного ниже их ползла другая кучка таких же «насекомых», медленно передвигавшаяся по черно-белым шашечкам пола. Все они сейчас находились внутри огромной, но все же не безбрежной вселенной.

Фредерик поднял взгляд ввысь — туда, где сплетались друг с другом коричневатые фрески, — и до него внезапно дошло, что хотя они действительно взобрались очень высоко, до шара оставалось еще слишком много непройденного пространства. Золотое яблоко по-прежнему находилось вне пределов досягаемости. Значит, есть еще какой-то ход, по которому можно добраться до самой вершины. Наверное, там есть скрытая потайная лестница.

Чуть поколебавшись, он хотел было повернуть назад, но тяжелые тела взрослых обступили его со всех сторон и заставили продолжать идти дальше. Потом все остановились — потому что остановился гид.

— Это — известная Галерея шепотов, — сказал Скелет. — Она имеет уникальные акустические характеристики, которые я сейчас намерен вам продемонстрировать. Если вы будете столь любезны и пройдете к противоположной стороне галереи, и там прижметесь ухом к стене…

— Я не хочу… — начал было Фредерик, но миссис Стэгг схватила его за руку и низким, раздраженным шепотом проговорила:

— Ну, хватит тебе!

Группа медленно брела по изгибающемуся карнизу, робко прижимаясь к тянувшейся справа стене, тогда как налево люди предпочитали не смотреть вовсе, разве что изредка бросая туда короткие косые взгляды. Все притихли.

Фредерику явно нетерпелось, хотелось сорваться с места и побежать. Но галерея эта относилась к числу тех мест, где нельзя было ни побегать, ни покричать. Громадный собор бесстрастно и молчаливо терпел всех этих букашек, ползавших по нему, лишь до тех пор, покуда они вели себя почтительно и несуетливо. Фредерик почувствовал, что если он закричит, то собор резко и гневно вздрогнет и стряхнет всех этих пришельцев со своих трещин.

Наконец, они достигли противоположной от входа стороны галереи; гид по-прежнему стоял почти у самой двери — отсюда он теперь казался им почти карликом. Члены группы выстроились в линию, встав на одно колено и приложив ухо к стене.

Фредерик прижиматься ухом не стал. У него не было никакого желания в очередной раз слышать этот голос. И тем не менее он услышал его — отчетливо и громко, как если бы человек стоял рядом с ним, — ни на мгновение не переставая видеть крохотную, тщедушную фигурку, отделенную от него громадой подкупольного пространства.

— Сейчас я говорю шепотом, — начал гид, — и все же вы способны вполне отчетливо различать мои слова. Внутренний диаметр купола составляет сто восемь футов, а внешний — сто сорок пять футов. Восемь фресок, которые вы видите на внутренней стороне купола, были написаны сэром Джеймсом Торнхиллом, и на них изображены фрагменты из жизни Святого Павла…

Голос продолжал повествовать о Святом Павле, и Фредерику почему-то показалось, что на самом деле обладатель этого голоса не особенно симпатизировал святому — в нем появился какой-то новый глумливый полутон, словно ему хотелось поскорее со всем этим покончить. В принципе, это полностью совпадало с желанием самого Фредерика. Под воздействием неожиданно возникшего импульса Фредерик прижал рот почти вплотную к стене и резко проговорил:

— Мы не хотим оставаться здесь. Мы хотим идти наверх к золотому яблоку.

— Фредерик! — воскликнула его мать,