– Незачем. В том и шутка.

– Понятно.

– Видите, я говорил, что шутка не удалась.

– Нет, почему, хорошая шутка. Ты не носишь женское белье. И иронично сожалеешь, что твое английское мужское белье не красивое.

– Я… Да, конечно.

После того как я ублажил Еву, меня отпасовали назад, Эриху.

– Вы собираетесь кататься на лыжах с Сильке и Йонасом?

– Да.

– В Англии ведь негде кататься.

– Да, спусков не очень много.

– Пусть детки как следует порезвятся. Мальчишки любят лыжи, пусть покатаются вволю, а то потом в Англии негде будет.

– Джонатан покатается, но Питеру всего три года.

– У нас многие дети встают на лыжи с трех лет. Экая невидаль!

– Извините, мне надо в ванную.

Один день я кое-как продержался, спасение пришло в образе Йонаса и Сильке. Даже если бы на пороге появились боевики из фракции «Красная Армия» с автоматами и мешком, который надевают на голову заложникам, и указали на багажник машины, я бы с удовольствием отправился за ними, поэтому при появлении Йонаса и Сильке из моих глаз брызнули слезы радости. Я не встречал людей более покладистых и бескорыстных. С ними чувствуешь себя как у Христа за пазухой. Мне даже не позволили отнести наш багаж к машине – на лице Йонаса отразилась такая мука, когда я отверг предложение освободить меня от досадных неудобств, что я сразу уступил.

Мы отправились к леднику в гигантском микроавтобусе, взятом напрокат, слушая кошмарное немецкое радио, передававшее американскую попсу и перемежавшее немецкую речь затасканными восклицаниями на английском. Вскоре немецкое радио уступило место австрийскому, которое ничем не отличалось от немецкого. Дети, не в силах сопротивляться мягкому покачиванию и убаюкивающему гулу двигателя, уснули. Джонатан боролся до конца, но вскоре я смог без труда вынуть из его ладошки геймбой, – видимо, организм Джонатана отключил последние остатки сознания, оставив работать лишь сердце и легкие. Я и сам порядком устал. Свернув куртку и положив ее между окном и щекой, я безучастно скользил взглядом по вившимся пестрой лентой окрестностям. Веки то и дело опускались, и постепенно открывать глаза становилось все труднее. Наконец, мысленно махнув рукой, я начал погружаться в сон.

– Почему ты не стараешься вести себя с моими родителями как подобает? – Голос Урсулы прозвучал за миллиардную долю секунды до того, как я полностью утонул в океане дремы.

– А-а… н-н… м-м… а? – встрепенулся я, преодолевая медвежью хватку сна.

– Не так уж часто тебе приходится с ними встречаться.

Я энергично помял лицо ладонями, пытаясь втереть в мозги частицу бодрости.

– Ты о чем? Я старался.

– Ну да. Всякий раз, когда отец пытается заговорить с тобой, ты ясно даешь понять, что тебе не хочется вступать в беседу.

– Фигня. Твой отец…

– Он очень интересуется твоими делами…

– Твой отец…

– Дай мне договорить…

– Твой отец…

– Дай мне договорить…

– Твой…

– Дай. Мне. Договорить!

– Хорошо. Договаривай. Ну? Он все время интересуется тобой и твоей работой. Ты же никогда не проявляешь интереса к его работе.

– Закончила?

– Да.

– Твой отец не интересуется моими делами…

– Нет, это…

– Дай мне договорить! Ведь я тебе дал? Теперь твоя очередь.

– Но это…

– Эй-эй, так не пойдет, дай мне договорить.

Урсула сердито сложила руки на груди и сжала губы в тонкую горизонтальную линию, всем видом показывая, что позволила сдержанности восторжествовать над справедливостью.

– Твой отец не интересуется моими делами, он лишь отпускает на мой счет замечания, придавая им форму вопросов. И даже когда…

– Он спрашивает…

– Я еще не закончил.

– Дай мне ответить, потому что…

– Нет, дай мне сначала сказать.

– Ты уже кое-что сказал, и это требует ответа.

– Нет, я не хочу говорить по частям, выслушай до конца.

– Я тоже только часть сказала.

– Ты свою часть сказала, дай мне свою досказать.

– Ты просто не желаешь слушать.

– Желаю, но только когда выскажусь. Если не дашь мне сказать, я просто не стану слушать дальше. Ясно? Так будет справедливо.

– Но отец…

– Я оглох. – Тряхнув головой, я отвернулся к окну.

– Отец…

– Можешь говорить что хочешь, все равно не услышу.

– Отец задает…

– Ля-ля-ля…

– …вопросы. Он…

– Ля-ля-ля-бум-бум…

– …расспрашивает о твоей…

– Ля-бум-ля…

– …работе, интересуется, как у тебя идут дела.

– Нет, не интересуется, – огрызнулся я, обернувшись. – Не интересуется! Вопрос «Ты все еще сидишь в дерьме?» не является признаком интереса. И потом, он меня постоянно отключает. Сначала говорит со мной, словно я идеально понимаю по-немецки, и тут же говорит обо мне, прямо передо мной, как будто я не понимаю ни слова.

– Возможно, он говорит что-нибудь сложное и не хочет перегружать тебя громоздкими фразами на немецком.

– Я вполне прилично понимаю немецкий, спасибо.

Фыркнув, Урсула разразилась тирадой на немецком, в которой я не понял ни единого слова.

– Это, – нацелил я в нее палец, – ничего не доказывает.

– Ну вы даете… – улыбнулся Йонас, глядя на нас в зеркало заднего вида. – Если будете продолжать в том же духе, на лыжи сил не останется.

– Это ты ей скажи, Йонас.

– Ну конечно, опять я виновата? – взвилась Урсула.

Йонас приподнял плечи и выдержал паузу:

– Какая разница, кто виноват. Я просто предложил, чтобы вы перестали ругаться.

– Согласен. Не я первый начал.

– Еще бы. Ты никогда первый ничего не начинаешь. В очередной раз отвертелся, а меня выставил мегерой.

– Пропускаю твои слова мимо ушей. Видишь? Ради поддержания мира не стану отвечать, хотя то, что ты сказала, – полный идиотизм. Все. Сижу тихо.

– Сброшу тебя с фуникулера.

Йонас и Сильке воистину ангельские существа, они сами вызвались присмотреть за нашими детьми, пока мы будем рассекать на лыжах. Обычно мы с Урсулой катались по очереди – один летел с горы, другой следил за Джонатаном на пологом склоне и медленно доходил до изнеможения с Питером на санках под вопли «Еще! Еще!». Нетрудно догадаться, что такой расклад провоцирует вопросы типа «Где тебя черти носили?», постукивание по часам, неловкие оправдания, мол, не с той стороны горы спустился, а также необходимость напрягать все извилины, чтобы вернуться с другого конца Тирольских Альп, не запутавшись в хитроумной системе лифтов. Жгучие упреки еще долго отзывались эхом в австрийских долинах. И вот наваждение как рукой сняло – Йонас и Сильке с радостью взяли на себя присмотр за детьми, выговорив только полчаса в день, чтобы самим сгонять на лыжах (причем по ровной местности, что никак не соответствует понятию «кататься», но больше смахивает на попытку заморочить новичкам голову).