– Это особенный набор, его мне бабушка подарила.

– Может, тогда сама попробуешь? Сделаешь по-своему.

– Не злись.

Я был весь покрыт тающими льдинками. Мокрые руки обрели цвет сырого мяса. От долбежки болела кисть. Мне явно предстоял по меньшей мере еще час каторги.

– Я не злюсь!

Отвалилась первая глыба льда. Она грохнулась об линолеум и разлетелась на десять миллиардов мелких кусочков.

– И постарайся не устраивать бардак, – наставляла Урсула.

Мои пальцы стиснули рукоятку ножа.

– А не прогуляться ли тебе?

– Куда?

– До Италии. Как минимум до Италии.

– Кажется, начинать надо было сверху.

– Спасибо. Очень ценное замечание.

– Кстати, ты помнишь, что нам понадобится транспорт для перевозки вещей? Ты еще не договорился? Время поджимает.

– В данный момент я занят холодильником! Ты хочешь, чтобы я бросил разморозку и начал договариваться о транспорте?

– Нет, я просто напомнила. На случай, если ты забыл.

– Я не забыл.

– А жильцов нашел?

– С ними я разобрался.

– Вот как? Мне ты ничего не сказал.

– А что тут говорить?

– Я должна знать. Вечно ты так. Все втихаря норовишь провернуть.

– Потерпела бы немножко, и я бы сам все рассказал без наводящих вопросов.

– Ну и кто же наши жильцы?

– Да какие-то девушки.

– Откуда ты их знаешь?

– Они учатся у нас в университете.

– А почему девушки?

– Э-э… уродились они такими, видимо.

– Ты прекрасно понял, о чем я. Почему ты выбрал девушек?

– Ты о чем? Им требовалось жилье, тут подвернулся я, они вроде нормальные, что еще надо? Какая разница, девушки они или парни?

– Для тебя разница, очевидно, есть.

– Да ну?

– Тогда почему ты сказал «девушки»? Почему не сказал «учащиеся»?

– Ты бы немедленно спросила, какого они пола. Я постарался сразу дать тебе исчерпывающую информацию.

– Симпатичные?

На самом деле потрясающие – все три. Обычно Колин Роубон трудится три года не покладая рук, чтобы довести студенток-гуманитариев до конкурентоспособного состояния, но эти столь ярко выделялись на общем фоне, что Колину наверняка приходилось приглушать их обаяние. Кандидатки в жилички состояли сплошь из сияющих глаз и непокорных темных прядей. Они искрились как шампанское, загадочно улыбались, бретельки кокетливо соскальзывали с их плеч. От них можно было ожидать чего угодно.

– Я не особо присматривался.

– Значит, несимпатичные?

– Повторяю, я не присматривался.

– Ты? Ты не присматривался? Ха!

– Для меня главное – сдать дом.

– Так симпатичные или нет?

– Я не…

– Симпатичные?

Я тихо выдохнул и покачал головой, изображая удивление:

– Ну, нормальные, на мой взгляд. Средние.

– Ах ты, кобель! Стоит восемнадцатилетним англичанкам улыбнуться, и ты уже готов отдать им наш дом. С ума сойти!

– Им уже по двадцать, в общем-то.

– Отлично. Значит, уже можно переспать.

– Я не собираюсь с ними спать, они всего лишь снимают у нас дом. Господи. Если уж на то пошло, с какой радости они станут со мной спать?

– Ты – сотрудник университета, они – студентки, ты для них типа начальник.

– Я работаю в биб-ли-о-те-ке. На всей планете Земля я никому не начальник. Для твоего сведения, правильным ответом было бы: «Потому что ты, Пэл, остроумный и привлекательный мужчина, не лишенный сексуальной притягательности».

– Ты сейчас перережешь провод.

– Не перережу.

Я дошел до стадии, когда ножом (он страшно погнулся, за это мне еще влетит, но позже) выковыривать лед было уже небезопасно. В морозилке засела ледовая гвардия, отборные, самые настырные и злонравные части. Они занимали позиции за металлическими пластинами, притаились под змеевиками, взяв в заложники хрупкие электронные узлы. Их можно было одолеть только врукопашную. Сгибая и выворачивая пальцы под немыслимым углом, я залезал в щели и просветы, вытаскивая на свет божий, выдавливая, выцарапывая и выламывая камешки льда. На самые фанатичные очаги сопротивления – на каждый кусочек льда размером с виноградину – приходилось тратить по пять минут. Ледяная струйка сбегала по моей руке в подмышку, разгонялась, врезалась в резинку трусов и расползалась пятном почти правильной окружности.

– А про родительское собрание ты помнишь?

– Что?

– Сегодня родительское собрание. Я тебе напоминала на прошлой неделе. До начала осталось пятнадцать минут. Еще успеешь.

– Черт, что же ты раньше не сказала?

– Я говорила. На прошлой неделе.

– Значит, на прошлой неделе?

– Ну и сейчас еще раз сказала.

– Огромное спасибо. Вовремя, не поспоришь. Ты неподражаема.

Я зашвырнул нож в раковину и помотал головой, стряхивая с волос ледяные капли.

– Только не надо на меня валить, если не можешь толком организовать свое время.

Галопом я взлетел наверх, в спальню, а через две минуты уже скакал вниз. Урсула по-прежнему стояла, прислонившись к кухонной стойке, и сложив руки на груди. По ее позе легко было догадаться: моего возвращения она ждала не без злорадства.

– Где вся моя гребаная одежда? – Я чуть не плакал.

– Уложена, конечно. Или в чемодан – в отпуск взять, или в коробку – для переезда.

– Вся? Ты что, всю упаковала?

– Конечно, нет. А это что? – Урсула указала на футболку, зажатую в моем кулаке. Ничего другого я не смог найти.

– Не могу же я ехать на родительское собрание в футболке с надписью «Секс-инструктор»? Господи, ты на картинку только посмотри.

– Увы, подозреваю, что все твои вещи лежат на самом дне. Если бы ты сам складывал, то мог бы…

– Ты что, самоутверждаешься таким образом? Самоутверждаешься за мой счет?

– С холодильником закончишь, когда вернешься.

– Ты… ТЫ…

Эпитет, который я подыскивал, еще не придумали, потому я издал отчаянный рев и бросился к машине. Когда через полминуты я опять прибежал на кухню, Урсула стояла в той же позе.