Сдавленным голосом я яростно произнесла:

– Какую ошибку я совершила, когда позволила принцу увезти Жана! Как я была неосторожна!

– Вы поступили совершенно правильно. И прошедший год только доказал это. Жан скучает по вас, но в целом он счастлив.

Я метнула на мужа осуждающий взгляд.

– Ну, Александр? Выкладывайте поскорее все дурные новости, я ко всему приготовилась.

– В июне Жан побывал у графа д'Артуа. И был определен в артиллерию с чином подпоручика.

Я вскинулась на постели. Улыбка поневоле показалась на моих губах.

– Жан – подпоручик? Ах Боже мой! И я не могу его поздравить!

– У вас еще будет такая возможность.

– Почему он выбрал артиллерию?

– Это выбор деда. А то, что выбрал дед, Жан принимает с восторгом. Мальчик пока не делает разницы между войсками.

– Да, хорошо еще, что его не определили во флот.

– Флота у короля нет. Так что такого и быть не могло.

– А какая следующая новость?

– В июле они оба – дед и внук – отплыли в Египет, чтобы защищать от Бонапарта крепость Сен-Жан-д'Акр в Сирии. Там как раз будет работа для артиллерии.

У меня от ужаса кровь отхлынула от лица.

– Жан отправлен… в Египет?

– Да.

– Александр, вы, должно быть, разыгрываете меня!

– Нет, ничуть. Это сущая правда.

– Но надо быть безумцем, чтобы увезти мальчика на войну! Я запрещала это отцу!

– Мальчик сам хотел. Ему одиннадцать лет, он получит первое боевое крещение. Таков порядок вещей, дорогая.

– Крещение! Вы, верно, не в себе! Речь идет о ребенке!

– Дед проследит, чтобы Жану ничто не угрожало. К тому же ваш сын – мужчина.

– О да… Все мужчины сговорились, чтобы причинять мне неприятности – вы, отец, граф д'Артуа, даже Жан! И, подумать только, меня даже не спрашивают, будто я не мать, а неизвестно кто!

– Мы были лишены возможности вас спросить. Нас разделяло море.

– Нет уж! Вы не спрашивали, потому что отлично знали, что я никогда не соглашусь! И вы… вы тоже на их стороне! Вы, видимо, полагаете, что я вечно буду мириться с подобными выходками! Но я не создана для такого, и вы меня больше не поставите перед свершившимся фактом. Я тоже имею право на голос, в конце концов!

Я была на грани истерики. Мне действительно все это смертельно надоело. Вот Александр – он же отлично знал, как я отнесусь к намерению Жана поехать в Египет! Он мог бы сделать хоть что-то, чтобы воспрепятствовать этому. А он ограничивается утешениями, словно считает меня дурочкой, которую в конечном итоге можно уговорить на что угодно. Как это все противно – войны, поездки! Пожалуй, правы те женщины, которые никого не любят,– им, по крайней мере, ни за кого не приходится тревожиться!

В бешенстве повернувшись к Александру, я выпалила:

– Филиппа… Филиппа я вам никогда не отдам! Я вообще не хочу, чтобы он стал военным! Я рожаю детей для того, чтобы они были счастливы, а не для того, чтобы их убивали на войне!

Воцарилось молчание. Сидя на постели, подтянув колени к подбородку и уткнувшись в них лицом, я едва удерживалась от рыданий. Александр ничего не отвечал. Это молчание убеждало меня в том, как тщетны мои протесты. Еще не создан тот мир, в котором слово женщины хоть что-то будет значить. Сейчас всем заправляют мужчины. Они могут любить нас, ухаживать за нами, воздавать нам хвалу, даже сочинять оды в нашу честь, но поступают они всегда по-своему. И они даже не понимают, до чего глупы эти их честолюбивые войны! Это вечное кровопролитие! Эта жестокость, агрессия, насилие!

Герцог правильно сказал: мне следует смириться хотя бы потому, что ничего уже не изменишь. Что значат мои возражения? В глубине души я знала, что Филипп так или иначе станет военным – для старшего сына в семье нет другого пути. Так принято в течение многих веков. Разве что сам Филипп не захочет того, что ему предназначено. Но на это надежда была небольшая – он же сын Александра.

Я ощутила руку мужа у себя на плече. Он нежно, но настойчиво тянул меня к себе, опрокинул навзничь, склонился надо мной и губами осушил слезы у меня на ресницах.

– Не плачьте, carissima. Я хочу, чтобы мы были счастливы.

Я пробормотала, запинаясь:

– Но ведь этого… этого мало, только хотеть…

– Конечно. Скажите, что я должен сделать, чтобы вы улыбнулись? Помчаться в Египет и остановить принца?

– Ах, вам бы только смеяться… А вот мне вовсе не смешно!

– Вы измучены, я понимаю. Вам надо отдохнуть. Я теперь буду с вами. Я сделаю все, чтобы вы больше ни о чем не тревожились.

Он гладил мои волосы, шептал что-то на ухо, целовал. Эти ласки успокаивали меня. Дурные мысли улетали прочь. Мы оба были слегка расстроены и утомлены, но то, что мы вместе, приносило облегчение. Мы так и уснули в объятиях друг друга, как два голубка в гнездышке.

Ранним утром я еще сквозь сон почувствовала, как Александр целует меня, медленно стягивает пеньюар. Я была еще не в силах разомкнуть веки. Он стал ласкать меня, слегка сжимая груди и поглаживая по бедрам, потом его рука скользнула между ними, и через секунду стон сорвался с моих губ. Я открыла глаза, удивляясь, до чего быстро откликается мое тело на его прикосновения. Внутри у меня полыхнуло жаром. Он стал целовать соски, и я вся изогнулась под его губами. Мои ноги томно раздвинулись. Это было восхитительно: дремота, все еще владевшая мною, и теплые ласки, от которых все вибрировало внутри. Целуя меня, глубоко проникнув языком мне в рот, он вошел внутрь, я почувствовала глубоко в себе толчки, которые побуждали меня все ближе и ближе стремиться к Александру, идти ему навстречу, соединяться до конца, так близко, как это возможно.

Потом, не размыкая объятий, он прошептал:

– Доброе утро, госпожа герцогиня.

– Доброе утро, господин герцог. Ах, Александр, я так люблю вас.

Было еще очень рано, и я снова уснула в его объятиях. В девять утра кто-то начал ходить по спальне – я узнала шаги Маргариты. С трудом открыв глаза, я оглянулась по сторонам. Александра, разумеется, рядом уже не было. Зато на соседней подушке лежал большой букет великолепных золотых хризантем, перевязанный лентой.

– Ах, как славно, – прошептала я, растроганная до глубины души. – Как тогда, в Италии…

Я прижала цветы к груди. На лепестках хризантем еще дрожала прозрачная холодная роса. Стало быть, они совсем недавно срезаны – может быть, полчаса назад.

Маргарита, готовя для меня умывальный столик, громко произнесла:

– Ах, мадам, я так рада за вас. Вам очень повезло.

– Ты считаешь?

– Он так любит вас. Это ли не счастье? Я вот помню, как ваш отец жил с вашей мачехой: ничего подобного и в помине не было.