Вскочив, Евгеша заметил, как два комиссионеравыволокли из-под разбитого стола Нату и потащили ее к окну. Тащили они еестранно – за ручку чемодана, в который Ната, мало что соображая, вцепиласьмертвой хваткой. Поспешив к Вихровой на помощь, Евгеша снес одному изкомиссионеров голову. Второй комиссионер, которому Чимоданов отрубил топоромкисть, выпрыгнул в окно. Это было сигналом к отступлению.

Комната опустела. Лишь отрубленные конечностина полу и мутные глинистые пятна повсюду доказывали, что только что здесь кипелбой. Нападавшие отступили, исчезнув все тем же способом – через выбитое стекло.Выглянув в окно, Мошкин различил внизу влажное пятно. Кажется, кто-то изкомиссионеров не успел вовремя дематериализоваться.

– Надо же... фуф! Я жив! – удивленнопроизнес Чимоданов.

Он пыхтел как паровоз, в трубе которогозастрял не в меру любопытный кочегар.

– Какой-то тупой... фуф... был бой! Конечно,это комиссионеры, но все же... фуф... странно, что мы живы... – продолжалон, немного отдышавшись.

Евгеша вытер покрытый глиной меч о шторы.

– Мне вообще показалось, что им нужны были немы. Разве нет? – спросил он.

Ната открыла глаза и деловито оглядела полебоя.

– Да, точно. Им нужен был чемодан нашегоманьячного гнома! Они все лезли ко мне, а еще точнее к чемодану!

Петруччо посмотрел на отрубленную кисть,вцепившуюся в ручку его красного чемодана.

– Не, – нервно сказал он, –ерундистика! Натурально ерундистика! Выдумали тоже!

* * *

Эдя Хаврон недовольно выглянул в окно. Заокном в три ряда стояли машины. Теперь, когда преимущество скорости пропало, свысоты автобуса они казались жалкими и тесными коробочками.

– Этот проклятый автобус никуда не идет!Идиотизм какой-то! Я не удивлюсь, если водитель вылезет и оправится пить кефир.Ему-то что! Рабочий день все равно идет, – проворчал Хаврон.

– Просто мы попали в пробку. Можно подумать,ты первый день в Москве, – сказала Аня умиротворенно.

Ее голова доверчиво лежала у Эди на плече.

– Ты же сама говорила, что мы спешим. А теперьсидишь и не нервничаешь!

– Я никогда не нервничаю! Ну или стараюсь ненервничать.

– Почему?

– Повод нервничать есть всегда. А то и десятоксразу. Глупо надеяться, что когда-то наступит день, когда ни одного повода небудет. А раз так – зачем дергаться? – заявила Аня.

– А у меня наоборот. Если я в какой-то деньхотя бы чуток не попсихую, значит, я уже умер, – сказал Хаврон.

Автобус, наконец, тронулся и пополз. Анявзглянула на номер дома. Нет, до того, что они увидели в хаосе линий, ещедалеко. Аня задумчиво стала следить за пешеходами. Когда автобус стоял,пешеходы обгоняли его, когда трогался – автобус обгонял пешеходов. Какого-товысоченного, в броском красном свитере мужчину, шагавшего прямыми ногами, точноножками циркуля, они обгоняли три или четыре раза. И соответственно те же триили четыре раза он обгонял их.

– И почему люди, встретившись, должнырасставаться? Какая несправедливость! – сказала Аня.

– Ты это о каких людях, о близких? –непонимающе спросил Эдя.

Как реалист до мозга костей, он мыслилабстрактно лишь тогда, когда у него не было другого выхода.

– Нет, не о близких. Близкие-то как разрасстаются редко, а потом почти всегда встречаются. Я о других людях. Каждыйдень я вижу сотни людей: мужчин, женщин, стариков, детей. В транспорте, наулице, в магазине. Мы смотрим друг на друга, как чужие, иногда спрашиваем опустяке, например: «Где тут ближайшее метро?», но чаще даже и не спрашиваем, асразу расстаемся. Расстаемся равнодушно и не жалеем об этом. А ведь мы никогдабольше не встретимся.

– Зачем же так пессимистично, может, ивстретитесь, – утешающе сказал Хаврон.

Он не видел большого смысла встречаться с темилюдьми, у кого он спросил, который час, даже если предположить, что ониответили ему вежливо, а не «что, на телефоне посмотреть лень?».

– С одним из ста, может, встретимся, и то невспомним уже о предыдущей встрече. Город слишком большой. Ты улыбаешься? Думаешь,это сентиментальные бредни?

– Не-а, – сказал Эдя. – Не думаю. Уменя вообще философия кота: поел-поспал, поел-поспал. И так ежедневно. Еслинавязчивая мысль и посещает меня в последние годы, то только вот какая. Жизнь –это игра, в которой каждый следующий уровень сложнее предыдущего. Едва тыприноровился, правила усложнились.

Взгляд Ани стал вдруг напряженным.

– Вот он, этот дом! – крикнула она и,вскочив, забарабанила в двери замершего в очередной раз автобуса.

Водитель неохотно открыл двери. Хаврон и Анявыскочили на дорогу, не доезжая остановки, и быстро пошли по газону. Перед нимибыл тот самый дом, который возник недавно в танце случайных линий.

– Вроде он, – согласился Эдя. – Атеперь что, ищем тех типчиков, лица которых мы видели?

– Да.

– Веселенькая задачка. Тут несколькоподъездов. Что дальше? Ходим по всем и трезвоним в двери?

Анина рука оставила ладонь Хаврона и нырнула всумочку.

– Ты уверена? – спросил Эдя сбеспокойством.

– Уверена, – сказала Аня и без колебанийнадела очки.

Стекла остро блеснули. Хаврон увидел, как Аняпоочередно оглядела все подъезды и направилась к одному. Двигалась она быстро,уверенно. По лестнице они поднимались пешком. Изнеженный лифтом Хаврон ворчал,что не нанимался портить новенькие ноги.

Наконец Аня остановилась у одной квартиры икивком указала на нее Эде. Дверь выглядела заурядно. Никакого магическогосияния, насколько мог видеть Эдя, от нее не исходило. И вообще ничего неисходило. Коврик лежал чуть наискось. На той же площадке стоял детскийвелосипед, видно, принадлежавший соседям.

– Интересно, что мы сейчас скажем? «Извините,граждане, но мы вас видели в волшебных очках и все про вас знаем. А нупризнавайтесь, как вас зовут и что вы натворили?» – сказал Эдя.

Аня не улыбнулась. Хмыкнув, Эдя подошел кдверям и позвонил. Звонок пискляво откликнулся где-то в глубине квартиры.Долгое время ничего не происходило. Хаврон приложился ухом к двери.

– Да нет там никого. Все тихо! – заявилЭдя и позвонил еще раз.

– Есть. Я знаю, что есть, – уверенносказала Аня.

Эдя собирался дать третий, завершающий звонок,как вдруг дверь рывком открылась. Хаврон, навалившийся на нее плечом, едва неупал. На пороге стояли двое подростков. Один – высокий, немного растерянный,был с мечом, другой, маленький и взъерошенный, как воробей, только чтоискупавшийся в луже, – с боевым топором. За их спинами, в глубине коридорамаячила девица с очень подвижным, постоянно меняющимся лицом. Эдя торопливоотвернулся, интуитивно ощутив, что смотреть на него опасно.