— Да-да, — кивнула она сухо. — Это я вижу.

Филиппа обняла себя за плечи, защищаясь от холода то ли ветра, то ли его слов, сказать он не мог. Выбившийся локон вновь качнулся и попал ей в глаза, заставив Филиппу заморгать и отвернуться. Очень вовремя. Потому что добавлять к своим словам ему ничего не хотелось.

Впереди возник «Кабаний клык», чьи побеленные стены были вымазаны глинистыми разводами, которые пересекали потемневшие от влаги стяжные брусья. Внушительных размеров дверь — широкая, сводчатая, более уместная, пожалуй, для церкви — гостеприимно распахивалась для всех входящих. «Кабаний клык» знавал и лучшие деньки. Сейчас кабачок превратился в место, где люди искали утешения в чашах вина и эля, а вовсе не в компании себе подобных.

Уголком глаза Криспин заметил, как Филиппа поправила одежду, стряхнула грязь с подола, прежде чем войти.

Он окинул зал взглядом и заметил хозяина по имени Гилберт. «Давай-ка побыстрее», — хрипло приказал он.

Маячить у всех на виду не входило в его планы. Чувства он уже давно приберегал только для себя и не желал выставлять их напоказ, словно стяг.

Гилберт, в свою очередь, тоже приметил Криспина и окликнул. Подойдя к гостям прихрамывающей походкой, он пристально уставился на Филиппу.

Церемонию взаимного знакомства Криспин взял на себя.

— Гилберт, это Филиппа. Вы могли бы найти для нее работу и пристанище?

Трактирщик некоторое время молча смотрел на молодую женщину, затем обратил вопросительный взгляд на Криспина, как если бы хотел сказать: «Вы с ума сошли?»

У Филиппы же для Гилберта была припасена совсем иная манера поведения: сейчас она ничем не напоминала высокомерную леди или капризничающую любовницу, скорее скромную служанку.

«Хамелеонша», — подумал Криспин.

Гилберт перевел взгляд на одежду Филиппы.

— Нет, это не годится. Ничего другого разве нет?

Она переглянулась с Криспином, затем отвела глаза в сторону.

— Это все, что у меня есть. Да и то не могу оставить у себя.

— Понятно, — пробормотал Гилберт. — Что ж, у моей жены наверняка что-нибудь найдется для вас… Работу по кухне делать приходилось?

— Да, сэр. Я десять лет была в судомойках.

— Ах вот как? Ну тогда идите в поварскую и спросите хозяйку. Уж она вам точно найдет работенку. Скажите ей… — он мельком взглянул на ее спутника, — …скажете, что вас прислал Криспин.

Она улыбнулась:

— Благослови вас Бог, хозяин. Я очень признательна за вашу доброту.

— Ладно-ладно, — ответил трактирщик, в сотый раз вытирая, руки о фартук.

Филиппа исчезла за занавеской, что отгораживала кухню. Мужчины проследили за ней взглядами. Криспин откашлялся.

— И я тоже вам благодарен, Гилберт. Я уже сам чувствую, что она здесь будет в безопасности.

— Криспин! — Гилберт отвел его в сторонку и заговорил, низко наклоняясь к плечу: — Это же Филиппа Уолкот!

— В точку. Я-то опасался, что придется еще объяснять и рассказывать.

— Но что с ней? И что там такое насчет убийства? Весь Лондон трезвонит, дескать, это ее рук дело.

— Она здесь ни при чем. Я ее знаю.

— С вашего позволения, Криспин, должен заметить, что вам уже доводилось ошибаться. Особенно насчет женщин.

Криспин удивился:

— Вы на что намекаете, Гилберт?

— Да нет, я ничего… просто говорю, мол, ваше мнение может быть немножко неверным. Ведь она красива. Порой им хватает только этого оружия.

— Если вы не хотите ее здесь видеть, так и скажите.

— Я не об этом.

— Тогда о чем?

На них стали уже оглядываться, поэтому Гилберт взял Криспина под локоть и отвел в угол потемнее, где тихо сказал:

— О том, что следует быть осторожным. Мне не очень-то нравится мысль, что вы можете из-за всего этого пострадать.

Криспин положил руку на кинжал.

— Я принимаю все меры предосторожности.

— И опять-таки я не об этом. А вот о чем…

И Гилберт ладонью коснулся груди Криспина над сердцем. Тот издал глубокий вздох.

— Тут я беззащитен.

— Вот именно, — вздохнул Гилберт с ним за компанию. — Как и все мы. Но все равно мне это не нравится. Она опасна.

На губах Криспина заиграла лукавая улыбка.

— Разве я когда-нибудь бегал от опасности?

Оба кинули взгляд в сторону кухни, как если бы Филиппа могла показаться оттуда при простом упоминании своего имени.

— Атак она вроде бы ничего, — признал Гилберт.

— Да, — вздыхая, кивнул Криспин. Вновь накатило прежнее глупое чувство, и он поспешил отвернуться. — У меня сейчас много дел. Если я понадоблюсь, пришлите Джека.

И не успел Гилберт что-нибудь сказать, как Криспин уже был за дверью.

Криспин остановился посреди грязной улицы, на миг оглушенный множеством мыслей. Грохочущая повозка выбила его из ступора, он отпрыгнул в сторону, но все же ошметки глины из-под копыт успели запачкать полы его котарди. Он посмотрел на пятна и подумал о пролитой крови. О тех самых каплях, что он видел на полу тайного хода. Кто-то поджидал в засаде человека, которого все знали под именем Николаса Уолкота. И этот «кто-то» нанес ему предательский удар в спину. Если речь действительно идет о заказном убийстве, как того хотели итальянцы, то вполне хватило бы перерезанного горла. Никакого шума, а если жертва была повернута к убийце спиной, то и опасности запачкать одежду злодея.

И все же смертельная рана оказалась колотой — характерный признак преступления, совершенного в припадке гнева. Спрашивается, кто из домочадцев в хозяйстве Уолкотов обладает таким темпераментом?

— Адам Бектон влюблен в Филиппу, — пробормотал Криспин.

Он уставился на дорогу. Гаттэр-лейн. Отсюда до особняка Уолкотов едва ли с четверть часа пешком, но как далек он от мира обитателей этого квартала и соседнего Шамблз… Существует ли на свете справедливость для таких, как Филиппа или даже Криспин? Последние четыре года он только и делал, что претворял в жизнь этот идеал. Справедливость для всех. Его рыцарский кодекс именно так и гласил, однако на деле никогда не охватывал все те мрачные лондонские улочки, которые казались столь знакомыми.

— Что ж, да восторжествует справедливость… — прошептал он.

Пусть не для себя лично, хотя бы для убитого торговца.

Криспин скорым шагом двинулся на юг. Он отлично знал все местные закоулки и потому имел возможность добраться до цели кратчайшим путем. Город лежал перед ним открытой книгой, и пешеход с легкостью мог оторваться здесь от любого преследователя. Чего не скажешь о всаднике. Это знание он приобрел за те восемь лет, что минули с момента отлучения его от королевского двора.