Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Джулия, перестань, ты ведешь себя, как маленькая. Я люблю тебя, я не хочу, не могу без тебя, что ты со мной делаешь?
– Возвращайся к синьоре Монтини.
Она пожалела, что у нее вырвались эти слова. Ее сердце требовало отмщения за поруганную любовь и за оскорбленное достоинство, но гордость не позволяла ей унизиться до вульгарной ругани.
– Все, Гермес, я кладу трубку, – предупредила она.
После того как она увидела руку Марты на бедре Гермеса, он казался ей нечистым. Она отдавала себе отчет, что рассуждает глупо, но ничего не могла с собой поделать: близость с Гермесом после увиденного осквернит и ее.
– Джулия, послушай меня одну минуту, – взмолился Гермес. – Я все объясню…
– Прощай, Гермес, – ответила она и нажала на рычаг, положив конец мучительному разговору.
Она не была уверена, что поступила правильно. Да и о каких правилах можно говорить, когда она умирает от ревности, кипит от ярости, стонет от отчаяния?
Когда-то с Лео тоже было так. Джулия узнала о его измене, и в ней все перевернулось. Для него это был случайный эпизод, он не придавал ему никакого значения, для Джулии же – катастрофа, после которой их совместная жизнь казалась уже невозможной. Тогда ей, правда, было двадцать шесть лет, в молодости раны быстрей затягиваются. За четырнадцать лет она стала терпимее, но измен, как и прежде, не прощает.
Она спустилась в кухню, где Джорджо готовил себе сандвич с тунцом. Лицо у него было непроницаемое.
– В чем дело, деточка?
– Не смей называть меня деточкой.
– Почему? – ласково спросила она.
– Потому что потому! Я для тебя – пустое место.
– Что за глупости ты говоришь!
– Это не глупости. Если бы ты со мной считалась, ты бы мне рассказала, что случилось, а не темнила бы.
Джулия молча открыла холодильник и достала миску с мелко нарезанной и приправленной лимоном свеклой. Есть свеклу ей посоветовала одна знакомая, которая после поездки в Индию и знакомства с каким-то гуру лечила ею собственный рак в сочетании с травами и строго сбалансированным питанием. Уже четырнадцать лет ей удавалось таким образом бороться с лимфогрануломатозом, при котором человеку, согласно статистике, отпущено года два, три от силы.
Наука отвергала целебные свойства свеклы при лечении рака, случай со знакомой – подтверждал. В конце концов, пока от рака нет гарантированного средства, надо использовать любую возможность, кто знает, а вдруг поможет? Вреда от свеклы уж точно быть не может.
Она села за стол напротив Джорджо и поставила перед собой миску со свеклой – свой ужин.
– Знаешь, Гермес некоторое время назад мне прооперировал грудь, – спокойно сказала она.
– Знаю, – ответил Джорджо с полным ртом.
– И оказалось, что опухоль недоброкачестванная.
– И что? – Джорджо уставился на нее своими карими, с золотистыми искорками глазами.
– Приходится ходить на сеансы радиотерапии, чтобы все прошло окончательно.
– От этого вылечиваются? – В глазах Джорджо вспыхнул страх.
– Теоретически, да, – ответила Джулия, которая не хотела пугать сына и уже была не рада, что заговорила с ним о болезни.
– Значит, ты поправишься, – уверенно сказал Джорджо и сразу же повеселел.
– Это еще не все, – Джулия решила одним разом выложить ему все. – Сегодня я случайно стала свидетельницей примирения Гермеса с его бывшей женой. В больнице. Теперь все. – И она проткнула вилкой сразу два куска свеклы, представив себе, что это не безобидный овощ, а Марта с Гермесом.
– Блин, вот это да! – Джорджо продолжал жевать свой сандвич, но теперь его глаза наполнились раскаянием. – Какой же я идиот! Прости, мамочка!
Джулия сжала его руку, лежащую на столе, и продолжала уже с иронией:
– Сразу две напасти – опухоль и ревность. Многовато.
– Папу ты ведь тоже ревновала, – вдруг сказал Джорджо.
– А ты откуда знаешь?
– Не надо быть комиссаром Мегрэ, чтобы это знать. Вы и разошлись поэтому, ведь так?
– Ревность пришла потом, а сначала я просто голову потеряла. Он был взрослым мужчиной, и занятие у него было самое лучшее с моей точки зрения – он писал. Я же тогда только поступила в университет. Мы познакомились в тот день, когда умер мой дед, Убальдо Милкович.
Далекие воспоминания осветили слабой улыбкой ее лицо.
Безжизненное тело дедушки лежало на диване в гостиной. Бенни позвонил домашнему врачу.
– Плохо, говорите? – переспросил доктор Бенцони.
Бенни ответил не сразу.
– Может быть, он умер.
– Что значит «может быть»? – возмутился врач. – Он не дышит?
– Думаю, вам лучше приехать и самому посмотреть, что с ним.
Дедушке врач был уже не нужен, зато в нем нуждался Витторио де Бласко, потрясенный оскорбительным для семьи «подвигом» тестя.
Многолетняя практика сделала доктора Бенцони неплохим врачом, хотя звезд с неба он не хватал. У Витторио де Бласко был сердечный приступ, доктор Бенцони сделал ему укол и рекомендовал до обследования полный покой.
Изабелла, не столько обеспокоенная сердечным приступом отца, сколько перепуганная, что теперь ее бросит жених, заперлась в комнате, которую она делила с Джулией, и поклялась, что не выйдет оттуда до тех пор, пока тело Убальдо Милковича будет оставаться в доме.
Кармен плакала. Джулия, лучше всех знавшая характер доктора Бенцони, решила рассказать ему правду о смерти дедушки, после чего участливый эскулап написал в заключении о смерти, что старик умер в доме на улице Тьеполо от апоплексического удара.
В эту трагическую ночь Джулия познакомилась с Лео, которого привел брат: Бенни ездил в привокзальную аптеку за лекарствами, выписанными доктором Бенцони, и, повстречав на вокзале Лео, дал понять старому другу, что нуждается в моральной поддержке, и попросил его поехать с ним.
Джулия вошла в кухню, когда брат и Лео собирались варить кофе.
– Познакомься, это моя сестра Джулия. А это Лео Ровелли.
– Ровелли? Журналист из «Коррьере»? – спросила Джулия, часто слышавшая рассказы брата о друге.
– Он самый, с вашего позволения, – пошутил Лео, окидывая сестру друга оценивающим взглядом.
– Вот не думала, что он такой красавец! – с неподдельным восхищением выпалила Джулия, почувствовав, что пошла бы на край света за этим высоким блондином с тонким благородным лицом.
Она не сводила с него глаз.
– Это вы красавица, – комплиментом на комплимент ответил Лео, покоренный ее очаровательной непосредственностью. – Вы прелесть. Просто загляденье.