Он успешно учился в маленьком колледже свободных искусств. На вечеринках в выходные он пил много, но в будни алкоголь не употреблял. Окончив колледж, он поступил в магистратуру Висконсинского университета и женился на своей возлюбленной из старших классов. Все встало на свои места.

Герберт не мог вспомнить точного времени, когда он вдруг стал пить больше, но постепенно алкоголь начал играть значительную роль в его жизни. Он преуспевал на работе и легко поднимался по карьерной лестнице внутри университета. Однако он все больше и больше думал об алкоголе. Он все чаще пополнял домашний мини-бар, начал пить в будни, а потом днем и не только дома.

Он не помнил никакого драматического момента: просто алкоголь постепенно проникал во все, чем он занимался. Герберт начал скрывать от жены и детей, что пьет, и стал пить один. Он все чаще плохо себя чувствовал: по его словам, у него возникали симптомы гриппа и общая слабость. Герберт воздерживался от алкоголя от трех до пяти дней, но, как только ему становилось легче, он говорил: «Слава богу, мне лучше. Можно снова пить». Терапевт сказал Герберту, что его проблемы со здоровьем связаны с алкоголем, но он не поверил. Он знал, что может остановиться, если захочет.

Дело приняло новый оборот в День труда 1990 года. Они с женой организовывали свадьбу племянницы. Герберт уверял жену, что бросил пить, но, как он позднее честно признался, это было не так. О том дне он рассказывал: «Я чувствовал, что не хотел быть частью той вечеринки, поэтому много выпил перед ее началом». Об этом никто не знал.

Герберт спотыкался, потел и в целом выглядел плохо. Одной из гостей на той вечеринке оказалась медсестра. Она решила, что у него сердечный приступ, и вызвала «Скорую помощь». По пути в больницу Герберту измерили содержание алкоголя в крови: результат был 0,375. Герберта поместили в наркологическое отделение, а затем направили на 28-дневную программу реабилитации. Протрезвев, он понял, что болен. Его печень болела и была увеличена в размерах (возможно, алкогольный гепатит), мысли были бессвязными, нарушилось пищеварение. Он не пил 28 дней и заявил всем, что теперь будет вести трезвую жизнь.

Он сорвался в первый же день после выписки. Примерно через две недели жена увидела, как он пьет. Это разбило ей сердце. Он снова попал в наркологическое отделение, а протрезвев, согласился лечиться от своей зависимости в психиатрической больнице в Милоуки. Как низко он пал! Тем не менее программа, на которую он попал, отличалась от других: это был Центр Макбрайда для профессионалов, ответвление психиатрической больницы Милоуки, где от зависимости лечились пациенты с успешной карьерой. Окружение других профессионалов было очень важно для Герберта. В обычных реабилитационных центрах людям с таким социальным статусом, как у Герберта, легко смотреть на пациентов из других слоев общества и говорить: «Я не такой, как они. Я могу себя контролировать». Но даже в «Макбрайде», в окружении равных, Герберт сопротивлялся помощи. Он отказывался участвовать в групповых занятиях; он хотел лишь больше прочесть об алкоголизме и справиться с этим недугом с помощью своего мозга.

Он рассказывал: «Воскресным утром я отправился в маленькую церковь при больнице. Когда я вошел, женщина играла «О, благодать» на фортепиано. Это стало поворотным моментом. Я не могу объяснить, но внезапно я ощутил благодать. Всю службу я плакал и постепенно приходил к осознанию, что у меня проблемы». Герберт провел в психиатрической больнице три месяца.

Хотя он справился с алкоголизмом, его печень отказывала. У него диагностировали цирроз. По прошествии трех месяцев, когда Герберт вышел из психиатрической больницы, он оказался на приеме у Мунси Калаоглу, который обучался трансплантологии у Томаса Старзла и основал нашу программу в 1983 году. Мунси пообещал Герберту пересадить печень, если тот не будет пить в течение года. Однако он предупредил: «Я хочу, чтобы вы знали: если после трансплантации вы снова начнете пить, я приду к вам домой с карманным ножом и заберу печень обратно».

Герберт смирился с тем, что от алкоголизма невозможно излечиться полностью. Тот всегда прячется где-то, готовый вернуться и отомстить. Герберт сказал мне: «Одна из причин, по которой я не пью, заключается в том, что мне невероятно повезло получить трансплантат, особенно в то время. Я бы проявил полное неуважение к семье своего донора, если бы снова начал пить или каким-либо другим образом вредить своей печени».

После трансплантации Гер- берт ненадолго попал в больницу из-за отторжения. В остальном у него не было никаких проблем с пересаженной печенью более 25 лет. Я спросил, как трансплантация поменяла его взгляд на жизнь. Он ответил: «Думаю, она изменила его к лучшему. Будучи алкоголиком в завязке, я стал ценить жизнь, как никогда раньше. Теперь у меня гораздо больше эмпатии к другим людям. Я стараюсь быть полезным для тех, кто перенес пересадку печени, и тех, кто борется с алкогольной зависимостью. Я веду гораздо более полную жизнь, чем вел бы при других обстоятельствах».

Я поинтересовался, что он думает о пересадке печени пациентам с острым алкогольным гепатитом, которые просто не переживут период отказа от алкоголя, предшествующий операции. Он ответил: «Основываясь на собственном опыте, могу сказать, что восстановление должно быть серьезным делом, которому нужно посвятить не один день. Люди, старающиеся пройти этот путь в одиночку, вряд ли добьются успеха».

Я с этим согласен. Трансплантация печени необходима для устранения одного из последствий алкогольной болезни – нефункционирующего органа. Однако ее нельзя считать способом лечения от алкоголизма. Для борьбы с этим недугом требуются постоянная поддержка, консультации специалистов и борьба с психическими проблемами. Наша работа (и работа наших коллег в сфере ментального здоровья) заключается в том, чтобы определить пациентов, которые осознают свое заболевание и имеют шансы на выздоровление после трансплантации. В противном случае успеха не добиться, ведь ресурсы нового органа ограничены. Пациентам, которые слишком больны, чтобы ждать, мы должны обеспечить интенсивное консультирование и лечение психических проблем, чтобы они смогли осознать свою критическую ситуацию. Мы также не должны видеть в возвращении к алкоголю неудачу и поворачиваться к человеку спиной. Когда пациент снова начинает пить, это воспринимается как оскорбление в адрес нас, донора и всего процесса трансплантации. Не стоит все рассматривать под таким углом. К рецидиву у алкозависимых нужно относиться так же, как к рецидиву других потенциально излечимых заболеваний.

Я рассказал Герберту о Лизе, и ее история огорчила его. Мы оба согласились, что она не смогла осознать свою болезнь вплоть до самого конца. Возможно, ей казалось, что другие алкозависимые чем-то отличаются от нее. Герберт также упомянул, что является членом нового больничного комитета, цель которого осуществлять контроль за пациентами, перенесшими трансплантацию печени, особенно теми, кто входит в группу высокого риска. Это дает мне надежду.