Мне тяжело писать о том, во что превратились следующие четыре года для Джея, Лизы и их близких. Просматривая карту Лизы, где были зафиксированы многочисленные звонки, посещения клиники, поступления в другие медицинские учреждения и переводы в нашу больницу, я мог представить себе смятение, страх и отчаяние, которые испытывали ее родственники и она сама. А затем наступила предсказуемая развязка, разбивающая сердце. В карте я нашел несколько своих пометок, напомнивших мне момент нашего знакомства и мои слова, которые я бросил ей, направляясь к выходу: «Лиза, вам правда больше не следует пить. Это вас убьет». Как будто бы я со своей стороны сделал достаточно. В этих записях не было ни слова о том, как в течение полутора тысяч дней с момента трансплантации и до самой смерти Лизы Джей и их семья боролись с ее страшным заболеванием.

Она несколько раз попадала в реабилитационные центры, но безрезультатно. Через короткое время пересаженная печень начала хуже функционировать. Лиза все чаще оказывалась в больницах. Джей бесчисленное количество раз находил ее без сознания, не зная, было ли это связано с алкоголем или отказывавшей печенью. Он вызывал «Скорую помощь», и Лизу увозили в больницу на несколько дней или недель, а затем все повторялось.

В итоге Джею и его родственникам стало очевидно, что Лиза не вылечится. Она вернулась к тому, с чего начала: снова стала желтой и совершенно сбитой с толку. Количество раз, когда она попадала в отделения неотложной помощи, больницы и реабилитационные центры, просто поражает. Ближе к концу жизни ей предложили паллиативную помощь, и в итоге она оказалась в хосписе. В те редкие моменты, когда ее сознание прояснялось, она продолжала отрицать влияние алкоголя на ее жизнь и здоровье. Всего за три недели до смерти она все же извинилась перед Джеем.

Почему Лизе потребовалось так много времени, чтобы признать ущерб, который алкоголь нанес ей и ее семье? Джей объяснял это ее смущением, предубеждениями, связанными с алкоголизмом, и психическим расстройством в целом. Лизе казалось, что она должна справиться со всем самостоятельно, не показывая окружающим, насколько ей тяжело.

Лиза умерла в возрасте 45 лет. Я бы очень хотел написать, что она скончалась дома в окружении близких, осознав свое заболевание и придя к миру с собой. Однако дело обстояло не так. Ее не стало в отделении интенсивной терапии, где она была подключена к аппарату искусственной вентиляции легких, а из ее тела выходили трубки. Возможно, именно этого она и хотела: бороться до конца в надежде провести как можно больше времени с семьей. Однако когда я изучал подробности ее жизни после трансплантации, мне было тяжело смириться с тем ужасом, через который пришлось пройти Джею и другим родственникам.

Лиза умерла не из-за болезни печени, а вследствие психического расстройства. Она пристрастилась к алкоголю из-за тревожности, посттравматического стрессового расстройства и генетической предрасположенности к зависимости. Когда мы пересадили ей новую печень, то просто перевели часы. Трансплантация не помогла вылечить ее заболевание. В какой-то степени это отражает работу всей нашей системы здравоохранения. Мы выступаем и платим за значительные меры: операции, катетеризации сердца, героические методы лечения, которые сложны в техническом плане и потенциально опасны. Однако система здравоохранения не ставит в приоритет действительно важное: ежедневный контроль над хроническими заболеваниями и превентивные меры, которые могут помочь избежать трансплантации. Алкоголизм невозможно излечить окончательно и бесповоротно. Можно его контролировать и войти в ремиссию, но он всегда будет рядом.

Итак, стоило ли делать пересадку печени Лизе? Я не жалею о принятом решении, но жалею о нашем отношении к ней после операции. Мы понимали, что она в группе риска и что около 20 % пациентов возвращаются к алкоголю после трансплантации. Но она выглядела такой целеустремленной, харизматичной, умной – ей невозможно было не поверить, когда она заявляла, что перестала пить. Поначалу она так хорошо держалась, и мы ошибочно решили, что с ней все будет в порядке.

В нашей программе мы очень стараемся поддерживать и консультировать пациентов. Вплоть до выписки они общаются со специалистами по ментальному здоровью и при необходимости отправляются в подходящие реабилитационные центры. Но когда Лиза сказала нам, что больше не пьет, мы ей поверили. Она звучала очень убедительно, потому что сама верила в то, что с ней все хорошо.

Даже сегодня мне очень тяжело вспоминать об этом. Джей и его семья такого не заслужили. Не заслужила и сама Лиза. Она была хорошим человеком с коварным заболеванием.

Да, зависимость – это заболевание. Наличие зависимости не означает, что вы слабый, плохой и заслуживаете смерти. Зависимость не должна быть поводом для стыда, вам необходимо обратиться за помощью. Лиза была слишком смущена, чтобы сделать шаг, который мог спасти ей жизнь.

Тем не менее я спрашиваю себя: если бы она обратилась за помощью, знали бы мы, что делать?

История Герберта

Коварный, загадочный и сильный – так анонимные алкоголики описывают алкоголь. От этого описания в голове возникает образ ползущего змея, который, высовывая язык, готовится наброситься на свою беспомощную жертву. Дело в том, что некоторые люди могут периодически выпивать без каких-либо проблем, в то время как другие оказываются во власти этой зловещей силы. Почему? По какой причине умные, думающие люди попадают в такую завивимость от алкоголя, что тот разрушает их печень и жизнь?

Несомненно, генетика играет большую роль, но не основную. У некоторых моих пациентов в семье вообще не было алкоголиков или других зависимых. Казалось, у них отсутствовала какая-либо конкретная причина, по которой им был необходим алкоголь. Подобно тому как многие люди считают кофе способом взбодриться в начале дня, другие воспринимают алкоголь как способ расслабиться в его конце. Довольно скоро они начинают пить все раньше в течение дня, потом начинают скрывать этот факт от своей семьи. Это значит, что они зашли уже слишком далеко. Алкоголизм – очень коварное заболевание.

Герберт Хенеман, почетный профессор менеджмента и человеческих ресурсов в Школе бизнеса при университете Висконсин-Мэдисон, не был типичным алкоголиком, выпивающим в баре за углом. Он вырос в городе Сент-Пол в Миннесоте. Его отец был профессором в бизнес-школе, а мать – домохозяйкой. Его родители, особенно отец, много пили, но Герберт не мог вспомнить никаких проблем со здоровьем, трудностей с законом или семейных кризисов, связанных с алкоголем. Родители не разрешали ему пить в подростковом возрасте, и, хотя он иногда выпивал с друзьями, количество потребляемого им алкоголя оставалось небольшим. Тем не менее он рос в окружении пьющих людей и постоянно видел алкоголь во время приемов пищи и празднований.