Накатывает очередная схватка. От боли тело Сесилии выгибается дугой. Я держу ее за одну руку, Линден за другую, и на мгновение меня охватывает странное чувство, будто она наш общий ребенок. Все время, пока я рассказывала свою историю про дельтапланы, он не сводил с меня благодарного взгляда. Сесилия между тем издает жуткие скулящие стоны вперемешку с криками. Линден пытается ее успокоить, но она отворачивается от его поцелуев и не обращает никакого внимания на наше воркование. Из ее горла вырываются хрипящие булькающие звуки, а по лицу градом текут слезы. Я сама вот-вот расплачусь.

– Неужели больше ничего нельзя сделать, чтобы она меньше мучилась? – резким тоном спрашиваю я Вона.

Вряд ли это такая уж сложная задача для него, гения и знатока человеческого тела, вознамерившегося создать чудо-антидот, который сможет всех нас спасти.

Он бросает на меня равнодушный взгляд:

– Нет такой необходимости.

Слуги кладут ноги Сесилии на специальные подставки, напоминающие велосипедные педали. По-моему, они называют их «подошвами». Вон наклоняется ближе и целует ее во влажный лоб:

– Почти все, дорогая. Ты молодец.

Она лишь устало улыбается.

Дженна, бледная как смерть, сидит на диване в углу комнаты. Некоторое время назад она заплела в косу отяжелевшие от пота волосы Сесилии, но с тех пор и рта не раскрыла. Мне так хочется подойти к ней, сесть рядом, утешить ее, самой немного приободриться, но Сесилия вцепилась в мою руку мертвой хваткой и не отпускает ее ни на секунду. Сейчас, уже сейчас, Вон говорит ей тужиться.

Она явно собирается с силами, даже прекращает жаловаться на боль и с выражением решительности на лице плотно прижимается спиной к изголовью кровати. Она готова. И больше не будет пассивной участницей происходящего.

Она тужится. На ее шее вздуваются вены. Кожа приобретает кирпичный оттенок. Она стискивает зубы и что есть мочи сжимает наши с Линденом ладони. Из ее горла рвется долгий натужный стон, переходящий в отчаянный всхлип. Снова. Еще раз. И еще один. Схватки следуют одна за другой. Сесилия начинает уставать, когда Вон говорит ей, что нужно потужиться еще один, последний раз.

Он оказывается прав. Она тужится, и с громким чмокающим звуком из нее выскальзывает ребенок. Полная тишина. В это мгновение мне становится по-настоящему страшно.

Мы ждем. И ждем. Мне хочется отвести взгляд от бледного, покрытого кровью младенца, неподвижно лежащего на руках одного из слуг; думаю, Линден испытывает то же самое, но мы словно окаменели. Все в комнате превратились в изваяния. Дженна оцепенела на диване. Сесилия замерла, вцепившись в наши руки. Слуги застыли на своих местах.

В голове едва успевает промелькнуть мысль, что этого ребенка постигнет участь его старшего брата или сестры, как Вон принимается действовать: схватив новорожденного, он засовывает ему в рот что-то наподобие кухонного шприца. Через секунду комната оглашается пронзительным криком младенца, который тут же начинает дрыгать ручками и ножками. Сесилия выдыхает с облегчением.

– Поздравляю, – говорит Вон, показывая извивающегося на его руках ребенка. – У вас сын.

Все сразу приходят в движение. Поднимается шум. Плачущего малыша уносят, чтобы обмыть и осмотреть. Линден наклоняется к Сесилии. Они негромко переговариваются, перемежая слова поцелуями.

Я падаю на диван рядом с Дженной. Обнимаемся.

– Как же хорошо, что все уже позади, – шепчу я ей.

– Может, радоваться еще рано, – не соглашается Дженна.

Наблюдаем за тем, как вокруг Сесилии суетятся слуги. Она уже родила послед, но кровотечение все не останавливается. Чрезвычайная бледность ее лица говорит не только о потере крови, но и о страшной усталости. Ее перекладывают на каталку, и я мгновенно оказываюсь рядом. Теперь моя очередь держать Сесилию за руку:

– Я поеду с ней.

– Поедешь? – смеется Вон. – Но она никуда не собирается. Нам просто нужно здесь хорошенько прибраться.

Слуги уже сдергивают с кровати простыни.

– Нет, так не пойдет. Матрас придется выбросить, – объявляет он.

– Где мой малыш? – шепотом спрашивает Сесилия, глядя куда-то в пространство остекленевшим взглядом.

Лицо мокрое от слез и пота. Воздух с диким свистом вырывается из груди.

– Нам скоро его принесут, любимая, – успокаивает ее Линден, нежно целуя.

Он смотрит на нее доверчиво, как ребенок. В этот момент я могла бы с легкостью поверить, что передо мной ничем не примечательные родители в рядовой больнице после обычных родов.

Но в нашем мире не осталось ничего заурядного. Много лет тому назад все изменилось раз и навсегда, как в тот день, когда взрыв в исследовательской лаборатории унес жизни моих родителей.

По белому как полотно лицу Сесилии видно, что она смертельно устала. Страх охватывает меня с новой силой. Что, если она потеряет слишком много крови? Или у нее разовьется инфекция? Или, может, роды оказались для такой худышки слишком тяжелым испытанием и она получила осложнения? Как бы мне хотелось, чтобы Вон отвез ее в городскую больницу, пусть даже в ту самую, которой владеет. Лишь бы там было светло и она могла получить медицинскую помощь от кого-нибудь другого.

Свои мысли я, конечно, держу при себе. Возражать Вону бесполезно. Он ни за что не отпустит нас в больницу, хотя бы под предлогом того, что эта поездка может напугать Сесилию. Отбрасываю с ее вспотевшего лба прядь волос:

– Тебе следует отдохнуть. Ты это заслужила.

– Ты это заслужила, любимая, – повторяет за мной Линден.

Он целует руку Сесилии и прижимает ее ладонь к своей щеке. Девушка забывается сном. На ее губах играет еле заметная улыбка.

В ту ночь Сесилия спит крепко и спокойно. Вспомнив визит Вона в мою комнату сразу после урагана, когда у меня совершенно не было сил, чтобы ему противостоять, я время от времени заглядываю к ней в спальню. Она во сне даже не переворачивается. С облегчением замечаю, что рядом ней лежит Линден.

Дженна отправляется спать еще до ужина. Вон то и дело наведывается к нам на этаж, объясняя свое почти постоянное присутствие тем, что ему необходимо следить за состоянием молодой матери своего внука. При таком раскладе мне до подвала какое-то время будет не добраться. Уж слишком это рискованно. Я только недавно получила магнитную карту от лифтов и не хочу, чтобы ее у меня отобрали. Тешу себя надеждами на то, что у Габриеля все хорошо. Ему ведь удалось передать мне тот леденец. Может статься, Вон ничего не знает о нашем поцелуе. И Габриеля перевели вниз, чтобы он там следил за медицинским оборудованием или мыл полы. Но как представлю его в этом глухом подвале, совсем одного, все внутри переворачивается. Да еще ребенок Сесилии. С тех пор как его увезли, о нем ни слуху ни духу. Каждый раз, когда из-за двери доносится бесцветный голос Вона, я боюсь услышать, что младенец не выжил.