— Мамочка, это Алексей, — начала она представлять Алешина и вдруг умолкла: в глазах мамы она увидела слезы…

Прошла неделя, вторая, третья после того, как Алешин послал письмо жене Китикова. Ответа все не было.

— Может, в отпуск его отправить? — предложил Губанов. — Пусть съездит к жене, выяснит отношения. Но разрешат ли? Дурная слава — не дым. Долго следом тянется. Давайте все же обратимся к майору Бронину.

— Будь что будет. Схожу, объясню, — подхватил эту мысль Алешин.

Майор Бронин разрешил, и Китиков поехал выяснять отношения.

Пыль еще не осела за колесами машины, которая увезла солдата на вокзал, а Алешин уже звонил на кондитерский комбинат, где работала Лена.

— Там к вам рядовой Китиков едет. Жену проведать. Так что отпустите ее на пару дней.

— Ладно, отпустим. Неужели вы о каждом своем солдате так печетесь? А может, он родственник вам?

— Да, как сказать. Наверное, это так. Все мы в армии — родственники.

Сказал, а после шел и все думал. Действительно, если разобраться, каждый доверенный офицеру юноша — все равно что брат. Иное дело — в суете служебной мы порой забываем об этом, а забывать не надо!

Вернулся Китиков из отпуска весь просветлевший, радостный. Все у него в руках горело. За месяц — две благодарности от лейтенанта Губанова получил. Алешин тоже облегченно вздохнул. Ну вот, ожил человек. На очередной тренировке все цели обнаружил на предельной дальности. Майор Бронин ему тоже благодарность объявил. Вроде все наладилось. Но через пару недель солдат захандрил. Вызвал его Губанов, вспылил:

— Вы ж помирились.

— Так точно.

— В чем же дело?

— Опять не пишет…

— Ничего, Паша, не горюй. Может, приболела немножко. Разрешаю сходить на пару часов на переговорный пункт.

Павел Китиков вернулся хмурый:

— В больнице она была. Сегодня вечером на юг в санаторий едет. Завтра утром будет проезжать мимо нашей станции. Может, разрешите, товарищ лейтенант, еще раз повидаться с ней. Хоть на вокзале. Вагон я знаю — четвертый…

— Подумаем… — Губанов метнулся к Алешину.

Тот, выслушав все, позвонил Бронину.

Командир дивизиона отозвался сразу, но когда узнал о предложении Алешина отпустить еще раз солдата к жене, пробурчал:

— Стоп! Стоп! Не спешите… Нам эту волынку кончать надо. Не могут сами наладить — попробуем помочь. Вот что, Алексей Дмитриевич, задание лично вам подъехать к поезду, не прозевать, перехватить, привезти ко мне.

…И вот в кабинете майора Бронина сидит молодая женщина. Красивая. Только глаза грустные.

Смотрит на нее офицер, смотрит и пытается разгадать, что же за глазами этими кроется?

— Ну, скажи-ка, Лена, зачем ты мужа мучаешь?

Все ждали, что она выкручиваться будет, а Лена в слезы:

— Я болею все время… Ну и не хотела Павлу руки связывать. Он хороший. Семьей еще обзаведется. Права Мария Матвеевна, мама Павла: не пара я ему. Через полгода мне еще одна операция предстоит… Даже если все благополучно пройдет — детей у нас не будет. А какая семья без детей…

— Это вам тоже Мария Матвеевна говорит? — попросил уточнить Бронин.

— Да, — сквозь слезы ответила Лена. — Врачи многозначительно молчат. Но я-то знаю…

— Ничего вы не знаете, — Бронин осторожно тронул широкой ладонью пушистые Ленины волосы. — Чудачка ты. Он же любит. И наплевать ему на все ваши болезни.

Обернувшись к Алешину, Бронин поручил ему:

— Позвони Елизавете Павловне, попроси ее задержаться в поликлинике. Мы с Леной зайдем через часок.

Увидев настороженный взгляд женщины, Бронин пояснил:

— Елизавета Павловна кандидат медицинских наук, жена нашего командира. Она более десяти лет работала гинекологом в одной из центральных московских больниц.

Потом приказал посыльному:

— Вызвать рядового Китикова.

И когда тот пришел и остановился в растерянности на пороге, офицеры вышли из кабинета, тихонько прикрыли за собой дверь.

…На следующий день Лена уезжала. Румянец выступал на ее щеках. На пухлых губах застыла улыбка. Алешин и Губанов вместе с Китиковым провожали ее.

Когда последний вагон пассажирского поезда скрылся в лесном массиве, Китиков посмотрел на офицеров, стоящих чуть поодаль, и взволнованно сказал:

— Спасибо. Я этого никогда не забуду.

МОЛНИЯ НАД ПОЛИГОНОМ

Прошел месяц. Дивизион Бронина на учении прикрывал второй эшелон наступающих. Обстановка складывалась так, что ему неоднократно приходилось прямо на марше отражать нападение воздушного «противника». С временных огневых позиций ракетчики-зенитчики видели, как двумя стальными реками шли вперед танки. Где-то вдали полыхали зарницы, слышались громовые раскаты: там шли в атаку мотострелковые части. Танкисты должны были развить успех первого эшелона. И от них, ракетчиков ПВО, во многом зависело его организованное вступление в бой.

— Смотри, Тимонин, не оплошай, — наставлял сержант Китаев оператора. — Негоже перед товарищами по оружию в грязь лицом ляпнуться.

— Комар не пролетит! — в голосе Тимонина слышались уверенность и спокойствие.

Четыре раза «противник» пытался нанести удар с воздуха по наступающим и четыре раза дивизион срывал его намерения. На разборе учения майор Бронин видел карту налета авиации «синих» и с удовлетворением отметил, что его подчиненные действовали уверенно.

— Дивизион ПВО, прикрывавший второй эшелон мотострелковой дивизии, задачу выполнил на… — генерал, руководитель учения, нашел взглядом командира зенитного ракетного дивизиона, одобрительно кивнул ему и закончил фразу громче обычного: — четыре с плюсом.

После разбора командир дивизиона майор Бронин объявил личному составу дивизиона благодарность.

Люди восприняли это поощрение по-разному. Одни с радостью, другие сдерживали свои эмоции: ведь без недостатков не обошлось. Особенно на первом этапе учений, когда совершался ночной марш. Среди этих «сдерживающих эмоции» был и старший лейтенант Алешин. После партийного собрания, на котором коммунисты его справедливо раскритиковали, он стал более взыскательно оценивать действия подчиненных, сам проявлял завидное усердие в службе.

Бронин видел это, но с выводами не спешил. После одной из тренировок он спросил у начальника штаба дивизиона капитана Колтевского:

— Как вы расцениваете рвение Алешина?

— Пока никак. Если у него открылось второе дыхание — хорошо. Но, возможно, это рвение временное, рассчитанное на показуху?

Виктор Павлович промолчал. Надеялся на лучшее и инициативу комбата поощрял. С интересом он слушал старшего лейтенанта и после только что прошедших учений. А закончил Алешин свой доклад неожиданно:

— Поддержите новую методику тренировок операторов? Дело стоящее…

— Оставьте тетрадку. Я познакомлюсь с вашими заметками вечером.

Бронин со своим заместителем по политической части после ужина углубились в чтение плана-проспекта. Новое оказалось в том, что каждое практическое занятие или тренаж в батарее делились на две части. Первая — индивидуальная работа операторов, вторая — в составе всего расчета. Майор сразу понял, что эта методика позволит повышать выучку не только отстающих операторов, но и хорошо успевающих солдат и сержантов.

— Попробуем, — решил Бронин.