хватало на один-два эфира, а потом все возвращалось на круги своя. Что касается пиджака, который дыбился и морщил в пройме, — это была заслуга Лены-Карлсона, которая отборные вещи отдавала Ельцовой и Ларионовой, а Насте сплавляла разные отбросы, явный неликвид.

Но почему?

А потому, что на нее «не ставили»! Она «не тянула» — и никто не старался для нее. То, что Плотникова — отыгранный вариант, знал весь персонал канала, и, кажется, даже воздух в студии был полон этим ощущением.

Но не потому ли она «не тянула», что на нее никто «не работал»? Это был риторический вопрос.

Девушка ткнула пальцем на экран.

— Кто здесь был оператором? — спросила у Валеры.

— Пустовалов. А на кране, кажется, Храпко…

Настя упала духом. Против нее работал не один человек, против нее трудилась вся съемочная группа. И шансы преодолеть наплевательское отношение к себе у нее были нулевыми.

— Пошли перекусим? — нарочито беззаботно предложила девушка. — Самое время заглотить хавчик…

И пока Валера искал пиджак, надеясь хотя бы после обеда избавиться от настырной визитерши, незаметно отправила в свою сумочку кассету, беспризорно валявшуюся на столе…

Она была словно лягушка из басни, угодившая в кувшин с молоком. Можно было утонуть, а можно было, барахтаясь, взбить лапками масло. И Настя старалась из последних сил.

После обеда, быстренько отделавшись от Валеры, некстати вспомнившего о своем имидже патентованного Казановы, девушка отправилась на поиски Пустовалова.

— Мне нужно с вами поговорить, — заявила она оператору.

Оператор нехотя вышел за ней в коридор, сохраняя на лице угрюмо-брюзгливое выражение.

— Ну? — надменно спросил, прислонившись к стене. Настя вынула из сумочки похищенную кассету.

— Ваша, кажется?

Дмитрий Петрович, встревоженно заблестев глазными яблоками, как-то недобро, по-песьи подобрался. И быстро протянул руку.

Но сумочка защелкнулась у него перед носом.

— Вот дерьмо! — восхищенно проговорил Пустовалов, убирая руку.

— Дивная порноклюква! — насмешливо заметила Настя. — Я восхищена вашим операторским искусством!

По коридору прошмыгнула чья-то любопытная тень, ушными локаторами сканируя напряженно застывшую, точно перед схваткой, пару.

— Что тебе нужно? — нахмурился оператор, когда тень благополучно растаяла за поворотом коридора.

— Мне нужна «картинка» … Хорошая «картинка», лучше всех!

— А при чем тут…

— Вы знаете при чем! — оборвала Настя. — Мне нужен «воздух» над головой, правильно выставленный свет, хороший звук…

— Я-то что? Я только выполняю указания… — возразил оператор. — Это все режиссер…

— Вот как? — удивилась Настя. — Ну, тогда я отдам кассету режиссеру… По-моему, он обрадуется. А как обрадуется Гагузян!..

Оператор помолчал, оценивая плюсы и минусы противостояния с разгневанной дикторшей. Минусов выходило куда больше, чем плюсов.

— Ладно, согласен… Сделаю… — Он протянул неприятно дрогнувшую руку. — Ну, давай кассету!

— Кассета пока останется у меня, — отрезала Плотникова.

Оператор рванулся было вперед, но Насте удалось отскочить от него. По коридору загремели чьи-то спасительные шаги.

— Без глупостей! — предупредила она. — Будете себя хорошо вести — верну кассету.

И она устремилась вслед за спасительными шагами.

— Вот дерьмо! — выругался оператор, адресуясь к ее удаляющейся спине.

Настя услышала восхищение в его словах. Показалось?

Следующей жертвой, нуждавшейся в небольшой, но чувствительной встряске, был режиссер Валентин Гриднев. По большому счету именно он отвечал за то, что происходило в студии! Но если Гриднев выполняет свою работу из рук вон плохо, то не значит ли это, что ему приказано так делать? Или это его собственная инициатива?

Перед выпуском программы, когда Валентин торопился по своим небожительским, практически зевесовым делам, Настя решительно преградила ему путь:

— Нам нужно поговорить!

— Мне некогда! — отмахнулся режиссер.

— Мне тоже! — огрызнулась девушка.

Ей удалось затащить его в глухой аппендикс коридора, к сохлой китайской розе в гнилой кадушке, бытовавшей здесь по недосмотру завхоза или при его халатном попустительстве.

— Вам привет от доктора Файнберга!

Валентин дернул адамовым яблоком, точно силясь проглотить слишком крупный для цыплячьего горлышка кусок.

— Между прочим, привет этот у меня записан на пленку, вам прокрутить ее? — небрежно поинтересовалась девушка, как будто речь шла о легкомысленных пустяках, а не о вопросах выживания в телетеррариуме. — Файнберг называет сумму, которую он вам заплатил…

Валентин тупо молчал, хаотично шаря взглядом по вытертому линолеуму.

— Если не хотите, я передам запись Гагузяну, — раздосадованная молчанием, пригрозила Настя. — Или, может, отправимся к нему вместе?

Валентин дернул плечом — вроде бы протестующе, но взгляд его вдруг отлип от земли, постепенно проясняясь.

— Не стоит, — наконец обронил он с ухмылкой. — Увы, я жутко спешу… Что тебе нужно, милая, расскажи в двух словах, плиз…

— Ничего такого, — ответила Настя. — Ничего особенного… Так, пустяки… Мне нужна толковая «картинка» на экране, толковый свет, толковый звук, толковая режиссерская работа. И никакой подставной «джинсы» при этом! Ясно?

— Предельно! — кивнул Валентин.

— А если повторится история вроде той, с косметической клиникой, я в прямом эфире выложу все, что думаю о вас, и мне плевать, что потом со мной станется… И с вами тоже!

— Ладно, ладно, не пугай, пуганый уже… — проворчал режиссер. — Хорошо, сегодня все проверю перед эфиром…

— Сегодня? — делано удивилась Настя, напирая голосом. — Только сегодня?

— Сегодня — как и всегда впредь, — понятливо согласился тот, нимало не смущаясь.

Величественно кивнув, девушка собралась уходить.

— Эй, а пленка? — протестующе крикнул вдогонку режиссер.

Шантажистка даже не оглянулась.

Вечером Гриднев действительно суетился в студии больше обычного: то и дело раздавал указания персоналу, лично проверял аппаратуру. Он выглядел вполне спокойным, как будто не было никакого нажима на него, никакого шантажа. Впрочем, он лишь делал свою работу — и на сей раз делал ее добросовестно.

Итак, Насте удалось отыграть очередной ход. Но это был случайный, временный выигрыш на фоне грядущего, неотвратимого, неизбежного по сути своей поражения.

Лена-Карлсон самозабвенно колдовала возле вешалки, битком набитой костюмами, блузками и платьями самых известных марок мира. Московские представительства этих фирм либо бесплатно, либо за смешные деньги предоставляли ведущим свою одежду ради того, чтобы в конце программы на экране секундно промелькнул логотип дизайнера.

— А, это ты… — обернулась гримерша, не замечая бойцовского румянца на скулах девушки. Она сняла с вешалки тот самый зеленовато-поносный пиджак, который Настя видела еще утром. — Я как раз подобрала для тебя чудненький блейзер… Очень подходит к твоему лицу!

Ловким жестом Лена развернула пиджак.

— Ты считаешь, он мне действительно подходит? — спросила Настя.

— Конечно, это же Армани! — воскликнула девушка как о само собой разумеющемся.

— Значит, ты считаешь, что мое лицо гармонирует с этой стылой поносностью? — уточнила Плотникова, не отрывая пристального взгляда от человека, который по своим должностным обязанностям призван был улучшать, а не ухудшать ее внешний вид.

— Да, конечно, но…

— Так вот, я его не надену! — спокойно парировала ведущая. —