— Я его в лицо знаю, — усмехнулась Настя. — Не надо.

Когда девушка вновь оказалась в коридоре с пиджаком наперевес, Валера исчез из пределов видимости, а силуэт Дмитрия Петровича смутно маячил возле студии, арендуемой под выпуски новостей.

В темном логове монтажной было темно. Девушка на цыпочках просочилась в ватный полумрак, разжиженный голубоватым светом монитора, и, вытянув шею, потрясенно замерла.

Ее приятель сидел перед экраном в наушниках — как обычно. Как обычно, во время работы он мало что видел вокруг себя и мало что слышал. Только картинка на экране была совсем не обычной, представляя собой ритмичные, поршневые движения блестящей свежим потом парочки, расположившейся на столе узкой, хрущевской этиологии кухоньки… Потом перемена позиции, отверстый рот крупным планом, трясущаяся, недобравшая силикона грудь, потом крупный план кое-чего другого, тоже отверстого, и опять поршнеобразный ритм, от которого на заднем плане дрожал закоптелый чайник и шевелилась ниспадавшая художественными волнами ситцевая занавеска в жирных пятнах.

— Валера, — позвала Настя. — Эй!

Картинка исчезла, экран мгновенно облился ровной синевой, а «инженегр» затравленно оглянулся, походя на убийцу, застигнутого на месте преступления. Разглядев посетительницу, он с облегчением выдохнул: «А, это ты…»

— Я! — сияюще улыбнулась Настя. И задорно добавила, стараясь попасть в приятельский тон: — Пришла к тебе, потому что соскучилась. Мне надо просмотреть записи последних выпусков, поможешь?

Но Валера почему-то забыл отозваться на ее слова скабрезным предложением, смущенно заныв:

— У меня полно работы, давай завтра, а?

Но Насте хотелось увидеть материал до решающего разговора с начальством — пришлось прибегнуть к мелкому шантажу.

— Я вижу, какая у тебя работа… — усмехнулась она.

— Это халтура… — оправдался Валера, тревожно заерзав.

На канале все знали, что технический персонал студии испокон веку подрабатывает на стороне: операторы снимают, а монтажеры монтируют — за профессиональную съемку свадеб, юбилеев, корпоративных сборищ и собраний мелкопоместных партий всегда недурно платили. Это была давняя практика, оставшаяся еще с безденежных перестроечных времен, когда специалистам приходилось пробавляться подножным кормом. Но начальство, до поры до времени сквозь пальцы смотревшее на неслужебное использование студийной аппаратуры, внесло в трудовой контракт особый пункт, запрещавший халтуру под угрозой увольнения, — чтобы у сотрудников голова была забита работой, а не сторонними заработками. Персонал же продолжал подрабатывать — но стыдливо и тайно, подпольно и пододеяльно.

Произведя в уме нехитрые логические заключения, девушка поняла: Пустовалов снимал кустарную порнуху, которую Валера должен был смонтировать в нечто более-менее связное и смотрибельное. И в данный момент Валера просматривал исходный материал, только что переданный оператором.

Усевшись на стул, Настя громко объявила:

— Раз ты не хочешь мне помочь, давай поглядим, что у тебя за халтура.

Но Валера недовольно нахмурился, почему-то запамятовав о принятой на себя миссии бойкого ухажера.

— Что тебе нужно? Давай, только быстро… — нетерпеливо проговорил он.

Пока он отбирал нужные записи, девушка приметила, куда он положил кассету.

Стали прокручивать ее выпуски. Настя, конечно, видела их и раньше, но тогда она смотрела на них иным, не критическим взором. Теперь ей приходилось выискивать каждую ошибочку, каждую блошку — от случайной оговорки до затянутой на долю секунды паузы, от слишком широкой улыбки до слишком траурного вида, от неуместного прищура до кукольного хлопанья ресницами. И не то чтобы «картинка» ей не нравилась, но какая-то она была неровная — то казалась почти идеальной, то отвратительной до тошноты.

— Покажи мне выпуски Ларионовой, — попросила девушка.

И опять до боли всматривалась в экран, сравнивала, анализировала, сопоставляла…

Потом попросила поставить эфиры Ельцовой. Сравнение было явно не в ее пользу… Но почему? Ведь она делала все, как нужно, как ее учили, как она умела!

Объяснение было единственным — камера ее «не любила». На телевидении так — или «любит» тебя камера, или не «любит», и ее всевидящее око не подкупить ни деньгами, ни лестью. Бывает, что человек очень красивый в жизни на экране выглядит омерзительно, но бывает и наоборот: у средней внешности человека вдруг обнаруживается завораживающий шарм — это и называется странным словом «телегеничность».

Но ведь раньше, раньше… До Москвы, до «Побудки», до «Новостей»… Ведь любила же ее камера? По крайней мере, терпела… И с телегеничностью у нее все было нормально…

— Ну, ты еще долго? — недовольно шипел Валера, однако Настя укротила его одной удачной фразой:

— Что, не терпится похалтурить?

По ее просьбе видеоинженер вывел на параллельные экраны Ларионову и Ельцову.

— Что ты ищешь? Может, я подскажу? — осведомился он.

— Да так… — неохотно отозвалась девушка, переводя взгляд с себя на Ларионову и с неотвратимой очевидностью признавая, что ее соперница выглядит отлично, а она — нет, и дело тут вовсе не во внешних данных. А еще, выражаясь точнее, не столько сама Ларионова выглядит отлично, сколько ее «картинка», тогда как Настина «картинка» почему-то царапает взгляд. Но почему это происходит? Отчего? И — кто виноват? И — что делать?

— Фу, как они тебя… — поморщился Валера.

— Ты тоже видишь? — вздрогнула Настя, догадавшись: — Воздуху над головой мало, да?

— Ага! — кивнул инженер.

«Воздуху», то есть пространства между макушкой и границей кадра, действительно не хватало. Голову ведущей безжалостно «срезал» край кадра, отчего складывалось впечатление, будто Настя, чрезмерно раздутая, массивная, давящая, напирает на зрителя многотонной массой, тогда как Ларионова, у которой «с воздухом» было все в порядке, выглядела на «картинке» легкой, приятной, ласкающей глаз. Неудачная «картинка» подсознательно вызывала отвращение к ведущей. Но ведь Пустовалов опытный оператор, собаку съевший в своем ремесле, как он мог не заметить…

В том-то и фокус, догадалась Настя. Собаку съел и ее таким же макаром съест!

— А вот здесь тебя затемнили, — покачал головой Валера. — Видишь?

— Вижу, — мрачно отозвалась Настя.

Перед каждым эфиром специально под ведущую, сообразуясь с индивидуальными особенностями ее лица, выставляли свет. Опасно было и зачернить лицо, тем самым сделав его на десять лет старше, но опасно было и «выбелить» его до мертвой неестественной белизны.

«Значит, осветитель тоже против меня», — мысленно резюмировала девушка.

— Слушай, а почему у тебя плечи подняты к ушам? — удивился Валера. — Тебя что, не учили локти ниже стола держать?

— Учили, конечно, — вздохнула Настя. Она и сама видела: поднятые плечи зрительно делают ее шею толще и короче, вдавливая голову в туловище. К тому же из-за неправильной осанки пиджак некрасиво топорщился на груди, пройма морщила, ватные плечи вставали дыбом, напоминая накрахмаленные крылья. Это было ужасно!

Локти она держала над столом потому, что ей далеко поставили компьютер. А ведь сколько раз Настя просила ставить ноутбук поближе, однако ее просьб