– Что с тобой? – спросил Инар совсем не сонным голосом. – Вера? Замерзла?

– Н-н-нет, – с трудом смогла выдавить та, но объяснить подробнее мешала все та же дрожь. Зуб на зуб не попадал, и девушка просто боялась прикусить язык.

– Великое мироздание! Не замерзла она, тьфу! – прошипел парень. – Иди сюда, незамерзающая… Тоже мне, гордая какая. Говорил же, не обижу. У нас в семье никто и никогда не опускался до насилия!

Заверить, что ничего такого она не думала – то есть думала, но не подозревала всерьез, и уж точно никогда бы в этом не призналась, – Вера также не смогла.

В темноте он на ощупь и не сразу сумел разобраться с застежкой комбинезона, тихо ругаясь себе под нос. Вытряхнул из него дрожащую девушку, которая не смогла бы сопротивляться, даже если бы пыталась. Точнее, только верхнюю часть Веры вытряхнул, стаскивать комбинезон целиком не стал. Зато расстегнул свою куртку, под которой даже свитера не оказалось, только рубашка – это она ощутила, когда Инар прижал ее к себе, укрыв полами и крепко обняв обеими руками. Да еще завалился на спину, так что Вера оказалась на нем сверху.

Инар и правда не мерз, у него даже как будто был жар: он оказался горячим, как печка. Или все же Вера переоценила свою стойкость и колотило ее отчасти и из-за холода тоже? Да нет, скорее уж от сырости…

Вырываться она, конечно, не стала. И руки не слушались, и сил не было, да и желания – тоже. Зачем? Он ведь и правда… не обижает. Как обещал. Просто греет, и рука, лежащая на ее затылке и будто в задумчивости перебирающая волосы – тоже греет. И нет в ней ничего особенного.

Когда дрожь пошла на спад, Вера сумела пошевелиться и устроиться поудобнее. Просунула ладони Инару под плечи, уткнулась лбом в шею – и почувствовала, что ее окончательно отпустило. Как всегда после такого вот отходняка, руки и ноги были ватными, в голове царил вязкий туман, мысли путались и крутились вокруг очень странных вещей.

Например, от Инара странно пахло. Девушка долго пыталась понять, чем именно, но вспомнила лишь две ассоциации – нагретые камни на морском побережье и душистое к вечеру сено. Снова у бабушки в деревне. Почему-то почти все самые вкусные, яркие воспоминания у нее были связаны с теми годами, когда на лето ее отправляли в рязанскую глубинку. А море… Море – это уже воспоминание свежее, прошлогоднее, море она показала себе сама.

А еще Вера думала, что надо бы подвинуться, коль уж ей полегчало. Весит она немало, и мужчине, каким бы двужильным он ни казался, тяжело. А он ведь сам, наверное, и не признается, опять скажет, что ему и так неплохо. Человек такой.

Думала, но – не шевелилась. Было приятно вот так лежать и делать вид, что она слабая, хрупкая девушка. Иногда ведь можно, если не увлекаться.

Но Инар все-таки хороший. Надо у него телефон узнать или хотя бы почту. Таких людей нельзя терять совсем, их, если встретишь, нужно постоянно чувствовать. Пусть даже как контакт в какой-нибудь социальной сети. Когда грустно, можно посмотреть на него, вспомнить, что он, такой замечательный, просто где-то существует, и от этого становится легче.

У Веры было много подобных людей в коллекции. Встреченных в разных уголках и при разных обстоятельствах, со многими из них девушка потом и не общалась вовсе – у них своя жизнь, у нее своя, зачем? Но потерять и забыть их было обидно и даже страшно. Они, словно надежные сваи, держали весь ее мир, не позволяли в худшие моменты жизни терять веру в людей. Лучики света. И когда в очередной раз она сталкивалась с людской подлостью, грубостью, хамством и мерзостью, вспоминала их – и на душе делалось теплее. И возвращалось понимание, что далеко не все люди плохи, что хороших, замечательных гораздо больше.

Это был ее личный способ бороться с мировой несправедливостью. И одиночеством.

Инара она почти не знала – кто он, откуда такой взялся, почему такой странный, – но чувствовала, что он непременно пополнит ее коллекцию воспоминаний о замечательных знакомствах. Главное – не закрутиться потом, не забыть взять у него контакты и сделать это так, чтобы он не подумал ничего дурного.

С этими мыслями Вера и заснула, и снилось ей небо. Ей вообще очень часто снилось, как она летает. В детстве – просто на крыльях, как птица. Потом, когда появилась возможность, она все же поднялась в небо – как вышло, на параплане. И полеты в этих снах стали больше приближены к реальности: одно крыло над головой куда правдоподобнее двух по бокам, а суть почти та же.

* * *

Проснулась Вера оттого, что ей жарко. В душном сумраке, едва разбавленном сочащимся из лаза светом, было тихо и пусто, Инар, наверное, вышел проветриться. Девушка с трудом выпуталась из кокона, с удивлением обнаружив в нем, помимо параплана и вчерашнего пестрого покрывала, еще пару колючих шерстяных одеял. Откуда мужчина их вообще взял? Забыл, что они лежали в рюкзаке?

Вера поправила комбинезон, надела баф на голову, с трудом влезла в задубевшие за ночь ботинки. Запоздало подумала, что надо было поставить их на лежанку, а не бросать внизу, у самого входа, были бы теплее. Но ладно уж.

Лаз за ночь, похоже, замело, и снаружи виднелись новые отвалы – видимо, Инар и прочистил проход. Парня видно не было, зато выяснилось, насколько он был прав по поводу погоды: та безнадежно испортилась и явно не спешила идти на поправку. Ледяной ветер мгновенно продрал до костей, забил лицо снегом и напомнил старую поговорку «пар костей не ломит».

Быстренько сделав неотложное дело чуть в стороне от прохода, Вера поспешила вернуться внутрь. Может, из соображений стеснительности и приличия она бы и отошла подальше, но не в такую погоду и не в таком снегу, в который она проваливалась едва ли не по пояс. Да еще и комбинезон этот… Хорошая одежда, но совсем не рассчитанная на женский организм. А моделей с молнией на поясе она тогда на себя не нашла, вот и приходилось страдать.

Инар вернулся почти сразу за ней, Вера едва успела смахнуть снег и разуться. Отфыркался, встряхнулся.

– Ух, какой буран! Ты как тут? Не замерзла?

– Наоборот, проснулась от того, что стало жарко, – ответила она. – Спасибо тебе за вчерашнее, но я правда это все не от холода.

– А отчего? – полюбопытствовал он. – Пить хочешь? Я утром нагрел.

– Хочу, – согласилась Вера. – А это от нервов было. У меня всегда так. Когда какая-нибудь фигня случается, я собранная и бодрая, действую, а стоит всему наладиться и успокоиться – наступает вот такой откат. Если меня не успокаивать, оно точно так же само по себе проходит, я уже привыкла.

– То есть не надо было тебя трогать? – каким-то странным, неприятным тоном спросил он.

– Да нет, почему? Поддержка всегда приятна, что я, не человек, что ли, – пожала Вера плечами. Обиделся, похоже? Странный… Или просто показалось? Потому что дальше Инар заговорил прежним дружелюбным тоном.

– И часто такое с тобой случается?

– Бывает, – улыбнулась Вера. Она лежала на одеялах на боку, подпирая голову ладонью, а Инар, стоя на коленях, возился со своим примусом. – Мне на месте не сидится, кровь неуемная. Батина наследственность, у нас все такие в семье. Все в небо рвались, ну как будто там медом намазано, и все рисковали. Прадед в Великую Отечественную истребителем был, погиб под Ленинградом, деда в Афгане сбили. Отец вообще летчиком-испытателем был, пять лет назад разбился. А меня в летчики не взяли, я перегрузки плохо переношу, к тому же женщина, пришлось свою вот дорожку наверх искать. Так даже лучше, на крыле, – оно почти по-настоящему получается, не то что в железной коробочке.