веревки, связывающие мои ноги, успела вовремя. Ремизов, который пришел в себя от болевого шока, бросился на меня с ножом в руке. Где он взял оружие – неизвестно, но если бы я вовремя не увернулась, то получила бы удар лезвием в живот. Ремизов был жестоким человеком, готовым на все ради достижения своей цели, вот только драться он не умел. Поэтому я легко выбила ногой нож у него из рук. Кирилл взвыл от боли и прижал к себе покалеченные пальцы правой руки.

Шприца со снотворным у меня не было, поэтому я воспользовалась другим весьма действенным методом обезвреживания противника. Следующий удар моего кулака пришелся аккурат по голове Кирилла. Ремизов рухнул на пол практически рядом со своей напарницей.

Пока преступники не пришли в себя, надо было их связать. Я огляделась в поисках подходящей веревки. С удивлением заметила, что, помимо меня и тети Милы, в подвале лежат еще два человека – женщина лет сорока и мужчина лет тридцати. Оба они находились без сознания.

Веревки я не нашла, зато Кирилл Ремизов носил джинсы, подпоясанные ремнем. Я стянула ремень с психиатра и крепко связала преступную парочку. Никто из больных в сознание не пришел, похоже, им вкололи изрядную дозу снотворного.

Я подбежала к тете Миле, проверила пульс. К счастью, тетушка была жива, пульс слабо, но прощупывался. Надо было срочно вызывать помощь.

В кармане Кирилла я нашла мобильный. Моего смартфона поблизости не было, где он – неизвестно. К счастью, я помнила номер телефона Петрушева наизусть. Я стала искать выход из подвала, чтобы позвонить приятелю.

Выбежав из комнаты, где лежали подопытные, я попала в длинный коридор, который заканчивался лестницей, ведущей наверх. По пути я заметила дверь еще в одно помещение – наверно, там находились инструменты для медицинских исследований и нужное оборудование. Заходить в комнату я не стала – поднялась из подвала наверх, выбежала на улицу и вызвала полицию и «Скорую помощь».

Эпилог

Петрушев приехал быстро – Романова и Ремизов все еще валялись без сознания, Кирилла я крепко приложила, а на Стасю действовало сильное снотворное.

Пока я дожидалась полицию, пыталась привести в чувство хоть кого-то из подопытных. Но все было бесполезно. Трое пострадавших, включая тетю Милу, были живы, но в сознание не приходили. Я боялась, что медицинская помощь опоздает, спасти несчастных не удастся.

Преступников арестовали, «экспериментальную лабораторию», в которой Ремизов издевался над своими подопытными, оцепили. Тетю Милу и незнакомых мне мужчину с женщиной отвезли в больницу, об их состоянии мне ничего не сказали. На место происшествия выехали две бригады «Скорой помощи», вторая машина осталась на случай, если кому-то из пациентов или персонала больницы потребуется врачебная помощь.

Я хотела поехать вместе с тетей, но Петрушев заявил, что пока я должна давать показания. Я понимала, что в отделение реанимации, куда, скорее всего, доставят потерпевших, меня не пустят, и, хотя на душе скребли кошки, я осталась на месте преступления.

Пока территорию осматривали, Петрушев отвел меня в сторонку и проговорил:

– Женя, я не стану тебя обнадеживать, но если твоей тете вводили в кровь препарат, который я отдал на экспертизу, шансов на восстановление почти нет. Лекарство – условно назовем его так – имеет в своем составе гремучую смесь из эфедрола, сибурина, еще нескольких наркотических веществ, вызывающих агрессию и повышенную активность, но кроме того в ампуле содержится сильное снотворное, которое погружает человека в сомнамбулическое состояние. Ремизов задался целью сделать из людей роботов, которые выполняют волю заказчика и не контролируют своего поведения. Со временем клетки головного мозга отмирают, человек теряет рассудок и превращается в некое подобие зомби. Я не знаю, как долго твою тетю подвергали инъекциям, это надо узнать у Ремизова и Романовой. Но даже однократное введение инъекции пагубно воздействует на организм человека…

– Они говорили, что тетя Мила слаба и долго не протянет. – Я старалась сохранять самообладание, но получалось у меня это плохо.

От осознания того, что моя тетя, возможно, никогда не очнется, подкашивались ноги и кружилась голова. Отчаяние и боль лишали способности спокойно реагировать на происходящее, но, как ни странно, к Стасе я не испытывала ненависти. Я не могу объяснить это, однако у меня сейчас напрочь отсутствовала жажда мести, к бывшей подруге я чувствовала лишь равнодушие.

– У тебя есть информация о том, кто еще замешан в этих опытах? – спросил Петрушев.

Я кивнула.

– Да, работница столовой, Людмила Геннадьевна, подсыпала наркотики в пищу больным и мне. Не знаю, травила ли она других работников больницы, но думаю, это Ремизов ей указывал, кому достанется яд в еде. Я полагаю, ей платили за это, по поводу второй сотрудницы не уверена.

– Хорошо, мы всех допросим, – кивнул Петрушев. – У тебя еще что-то?

– Да, скорее всего, многие пациенты получили свою дозу отравы, – сказала я. – Лиза, одна из пациенток, испытывала симптомы, которые были и у меня. Я не знаю, что это за препарат был, но не та инъекция, которую использовал Ремизов на своих подопытных. Скорее всего, это наркотик, который вызывает галлюцинации и повышенную тягу к сладкому.

– Хорошо, мы проверим, – пообещал Петрушев. – Я смотрю, тебе самой требуется медицинская помощь. Сейчас тобой займутся медики с другой машины.

Пока мои раны обрабатывали, Романову с Ремизовым допросили. Точнее, допросили только Романову – она находилась под воздействием снотворного и была куда сговорчивее врача. Кирилл заявил, что ничего не скажет без своего адвоката.

Зато Стася все выложила как на духу. Будучи сообщницей Ремизова, она не только поставляла ему подопытных пациентов, но и была в курсе всего, что делает психиатр. Ремизов ей не говорил, какие лекарства он испытывает на больных, однако Романова сама все узнала. Она выяснила, где врач хранит свои записи, и каждый день изучала, какие лекарства кому из больных Ремизов вводит и как реагируют на инъекции пациенты.

Романова сообщила, что тете Миле была однократно введена доза мегедрола – того самого препарата, которым травили пациентов в больнице, в том числе и меня. Мегедрол вызывал галлюцинации, яркие воспоминания, головную боль и непреодолимую тягу к сладкому, и по реакции на этот препарат Ремизов определял, стоит