восторженная ерунда. Но, на самом деле, я понимаю, что от меня просто хотят избавиться, и плевать они хотели на престиж.

– Почему же так? – спросил я и тоже встал. Признаюсь, новая партия в этой игре вызывала волнение, а новый актер возбуждал любопытство.

– Потому что я худший, – агент Дно коротко посмотрел на нож в моей руке. – Так они говорят, да я и сам это понимаю. Худший сотрудник ФБР за всю ее историю.

– Думаю, что ты преувеличиваешь.

– Ай, брось. Под кроватью застрять. Разумеется, худший. Да это и не самое позорное, на что я способен, и ты в этом еще убедишься. – Он остановился у окна, спиной ко мне, из чего я сделал вывод, что он меня не боится. Или же боится, но пытается переубедить в этом и себя и меня, что могло быть довольно рискованно, имей я действительные основания применить нож. Впрочем, это было маловероятно, потому что я уж точно не боялся агента Дно. – Раньше я очень переживал по этому поводу, старался что-то доказать, исправить, но получалось только хуже. Даже если удавалось где-то сорвать подобие успеха, даже если несколько раз подряд, потом все равно следовал провал, пусть даже и не слишком сокрушительный, но именно на этом провале фокусировалось внимание, и меня вновь тыкали носом в мою некомпетентность. Ну я и пустил все на самотек. Худший, так худший. Лучших много, а худшего запомнят на всю жизнь. Я не горжусь этим, но больше и не стесняюсь, и просто принимаю себя таким, каков я есть, чего сразу советую и преступникам, которые имеют со мной дело.

Я, разумеется, обратил особое внимание на последнюю фразу. А агент Дно тем временем сунул руку в карман плаща и достал сигареты.

– У тебя можно курить? – спросил он, повернувшись ко мне. Видимо, в моих глазах была написана такая радость, что агент Дно даже приподнял брови.

– Если угостишь, кури, сколько влезет, – сказал я.

– Ради бога, – он пожал плечами и протянул мне открытую пачку.

– Одну минуту, – сказал я, взяв сигарету, и сходил на кухню за второй банкой пива. Нож оставил на столе. – Будешь? – предложил я, вернувшись в спальню.

– Нет, на службе все-таки, – ответил он к моей радости, и протянул горящую зажигалку.

Я сделал несколько глотков пива и с удовольствием затянулся сигаретой.

– Слушай, у тебя очень полезная философия, – сказал я и выпустил дым в открытое окно, у которого теперь стоял словно с давним приятелем, а не с незнакомцем с неясными мотивами. – Правда. Таким трезвым отношением к себе могут похвастаться только очень умные люди. А значит, это твое начальство недальновидно, если не видит твоего потенциала и не может оценить его по заслугам.

– Может, ты оценишь? – спросил он.

Я утвердительно кивнул.

– Давай попробуем.

– Да, ближе к делу, – сказал специальный агент Дно и выбросил сигарету, сделав всего несколько затяжек. Я заметил, что одна из многих капель дождя успела потушить ее тут же, еще в полете. – Произошло убийство.

Он вновь принял вид заправского киногероя. Я взглянул на него в ожидании дальнейших объяснений, и по его взгляду, которым он словно призывал меня к ответу, догадался, что объяснения мне не очень понравятся.

– Я здесь ни при чем, – сказал я. – Там был полный ресторан свидетелей. И полиция была на месте преступления. Если же ты хочешь знать, где скрывается Кассий, я понятия не имею.

Агент Дно как-то нетерпеливо поморщился, словно ему было скучно меня слушать.

– Вообще не понимаю, о чем ты говоришь, – сказал он, и достал из кармана телефон.

– А о каком тогда убийстве речь? – спросил я, предчувствуя что-то недоброе.

– Придуриваешься ты знатно, – сказал он, с усмешкой посмотрев мне в лицо. – Не будь я агентом ФБР, даже поверил бы тебе. Но, так как я все-таки агент – пусть и худший, – то советую тебе оставить эти концерты и сразу признаться в том, что это сделал ты.

С этими словами он показал мне фото на дисплее своего телефона. Банка пива выпала из моей левой руки, сигарета из правой. Ноги подкосились, перед глазами поплыл туман. Последнему я был даже рад, потому что смотреть в эти черные глаза, когда они были мертвыми, и при этом еще более пламенными, оказалось для меня адской пыткой, умноженной ее неожиданностью. Червоточина лежала на земле, ее разбросанные волосы были слипшимися от крови, которой была перепачкана и вся ее шея. Как я успел заметить, пока зеленый туман не застлал мои глаза, рана на ее шее была длинной и узкой, и в ране этой словно что-то застряло, что-то впилось в ее плоть.

– Тихо-тихо, господин Убивец.

Агент Дно придержал меня за локоть и усадил на кровать. Потушил ногой окурок, поднял банку, из которой на пол вылилось пиво, и протянул ее мне.

– Господи, – прошептал я, закрыв лицо руками. – Где? Когда?

– Ночью. В парке психов. Между двенадцатью и часом.

Внутри меня все клокотало и визжало. Еще никогда в жизни я не переживал столь сильного потрясения, когда хочется кричать, бежать, ломать, и одновременно разом провалиться в какую-то бездонную тьму, где нет ничего, никаких чувств и эмоций, где ничего не происходит и даже время не движется. Я не был влюблен в эту несчастную женщину, но, тем не менее, чувствовал, что прошлая ночь нас чем-то связала, чувствовал даже ее влияние – а как иначе, если я чуть не убил себя по ее приказанию? И теперь она мертва! Убита! И я главный подозреваемый, потому что именно меня видели с ней последним. И именно я отпустил ее одну среди ночи, полностью потеряв контроль над собой и над ситуацией. Боль, чувство вины и страх жгли душу огненным вихрем, и я понятия не имел, как этот вихрь потушить в трезвом уме. Хотелось вырубиться, и я даже чувствовал, что это случится в следующую секунду, но секунда шла за секундой, и я продолжал осознавать весь ужас ситуации и не знал, что мне дальше делать.

– Это не я, – только и смог прошептать я.

– Ну да, конечно, – усмехнулся мне в ответ агент Дно, и вновь прислонился к стене, напротив меня. – Ничего другого я и не ожидал услышать. Каждый раз одна и та же песня.

– Мы действительно были в парке, но она ушла. Есть свидетель. Его только надо найти. Молодой человек по имени Ричи. Я думаю…

– Прекращай, Убивец, – отчеканил агент Дно, сверля меня своим фирменным взглядом из-под низко опущенной шляпы. – Здесь нет третьего человека, от которого была бы скрыта правда, а потому ломать