В воздухе раздался звук передергиваемого затвора.

– А ну, булки расслабили, – рыкнул Марко и сделал шаг вперед.

В вытянутой руке он держал пистолет.

– И отошли, бре! Отошли, отошли, в сторону! По-человечески понимаем или нет? Капиш? Ферштейн?

Ухмылки превратились в оскалы. Парни замерли, но двигаться не спешили. Только самый младший как ни в чем не бывало откусывал от торта и утирал крем с носа тыльной стороной чумазой ладошки. Марко держал на мушке мальчишку с железным прутом. Парни продолжали смотреть, не разжимая кулаков. Дунул ночной ветерок и в воздухе ощутимо повеяло гарью. Пахло не просто кисловатым дымком от костров, а ядовитыми жжеными покрышками. Никто так и не двинулся.

– Да пойдем просто, – прошептала Ивана. – Ничего они не сделают. У нас оружие. Просто пойдем.

– Пусть дорогу уступят, – Марко упрямо набычился. – Чести много, обходить еще всяких. Слышь? Марш отсюда, сказал! Марш!

Дело не в оружии, поняла Алиса. Дело в принципе. Марко не двинется, пока рома – черная кровь, черная кость, обязательный пункт во всех списках врагов ультраправой прессы и людей с молебенных протестов, – не уступят ему, исконно-посконному белому сербу дорогу. Почему не двигались парни, можно было только догадываться. Было ли дело в гоноре или гордости, в принципе или в том, что в кармане у старшего тоже пистолет, а, может, где-нибудь в темноте пряталось подкрепление. Алиса не знала. Зато она представляла, чего можно ждать от человека, который еще недавно мог расписывать стены города надписями «Сербия – сербам, а цыганам – топор» и «Цыганофилия – это болезнь», а сейчас держал цыганенка под прицелом.

– А кто это у нас такой красивый? – раздался охрипший, но не потерявший ласковых интонаций голос.

Госпожа Мария вышла из-за спины Марко и направилась прямиком к тележке, не глядя на старших парней. Наклонилась через бортик и протянула младшему мальчишке руку. Тот перестал есть и молча захлопал глазами, а потом осторожно вытянул в ответ ручку и позволил госпоже Марии аккуратно пожать измазанные кремом пальчики.

– Ты весь перепачкался, – пожурила она все с теми же ласковыми интонациями. – Мы сейчас найдем платок и тебя умоем, да? Вот и молодец, вот и умница. Нельзя же таким чумазым идти в люди.

Она опустила левую руку в карман кардигана и достала тканевый носовой платок. Мальчишка скривился, но госпожа Мария строго сказала:

– Ну-ну. Ты же хороший мальчик.

Парнишка послушно дал вытереть себе нос и щеки.

– Теперь доешь, только аккуратно. Кусай понемножку и тщательно жуй.

Скрипнуло колесо соседней тележки, когда старший парень вынул руки из карманов и оперся о металлический бортик. Средний все еще настороженно сжимал прут, но опустил руки. Только Марко не шевельнулся. А мальчишка откусил кусок, прожевал, не сводя глаз с госпожи Марии, а потом позвал:

– Райко!

Ткнул пальчиком в госпожу Марию, потом куда-то в сторону, и снова в госпожу Марию.

– Дат! Дихель!

Старший, которого, кажется, и звали Райко, перевел взгляд и всмотрелся в женщину. Коротко спросил что-то у второго. Пацан помладше прищурился. Ответил. Тогда старший шагнул к тележке.

– Слышь! – возмутился Марко и перевел пистолет.

Парень не отреагировал. Он тронул госпожу Марию за рукав и сказал на сербском:

– Пойдем с нами. Отец хочет видеть.

– «Пойдемте» и «пожалуйста», – поправила госпожа Мария.

– Пусть пистолет уберет.

Она повернулась к Марко.

– Сале. Как ты ведешь себя в гостях?

Марко сдвинул брови и переступил с ноги на ногу. Тогда госпожа Мария подошла к нему и положила ладонь на его запястье.

– Сале. Ты ведь хороший мальчик.

Марко помедлил, но все-таки опустил пистолет. Проворчал что-то под нос. Госпожа Мария кивнула и погладила его по руке. Повернулась к цыганятам.

– Молодые люди. Покажите нам, где можно вымыть руки.

Старший парень то ли не понял, то ли не придал значения просьбе. Только дернул головой, чтобы шли за ним. Пацан помладше дождался, пока первый «франкенштейн», а за ним вся группа тронутся с места, и только тогда надавил на педали. Было похоже, что двое цыганят взяли их пятерых под стражу и конвоировали до неизвестного места назначения. Алиса шла за первой тележкой и попыталась поговорить с пареньком, но тот только мотал головой в ответ, как будто отгонял муху.

Шли пустыми городскими улицами. То тут, то там Алиса подмечала выбоины от пуль на фасадах и разбитые окна. Людей не было. Ни одно окно не горело. Широкие улицы сменились узкими и плохо асфальтированными, а те, в свою очередь, – протоптанными по земле тропами, которые уводили к густой поросли травы по колено и деревьям. Сильнее запахло гарью. В темноте стали появляться рыжие пятна костров, а за ними – очертания домиков, больше похожих на хозяйственные сараи, чем на человеческое жилье. Кое-где белели простыни на натянутых веревках. То тут, то там мелькали темные фигуры, но, завидев процессию, спешили скрыться.

Наконец, первый «франкенштейн» остановился. Старший парень ловко спрыгнул с велосипедного сиденья. Сказал:

– Ждать здесь.

И нырнул в темноту за дрожащим маревом костра.

– Какого хрена только приперлись сюда, зачем вообще их послушали, – проворчал Марко.

Алиса повернулась к нему и увидела, что он держит руку во внутреннем кармане куртки, сжимает и разжимает пальцы. Пистолет, поняла Алиса. Марко тискал оружие, как маленький ребенок перед сном тискает мягкого мишку.

Алиса посмотрела на остальных. Ивана переминалась с ноги на ногу и тихонько шипела сквозь зубы. Кажется, босоножки окончательно убили ее ноги. Мика полез за сигаретами. Предложил всем, даже, чуть помедлив, цыганенку, который остался сидеть на своем «франкенштейне» и не то ждать вместе с группой, не то охранять их. Пацан взял сразу две. Одну заложил за ухо, а вторую прикурил от зажигалки Мики. Повертел ее в руках и спрятал в карман. Мика ничего не сказал, а Марко хмыкнул и достал свою.

– Госпожа Мария? – позвал Мика и протянул ей пачку. – Вы их знаете?

Госпожа Мария как будто не увидела. Она смотрела куда-то за плечо Мики, а потом с трудом сфокусировала взгляд на его лице. Глаза у нее снова были далекие, нездешние.

– Госпожа Мария? – повторил Мика.

В тот же момент кто-то позвал из темноты:

– Госпожа Станкович?

Она медленно, как в трансе, повернулась на голос. Заморгала и принялась крутить головой, как будто пыталась понять, где источник звука.

– Госпожа Станкович. Господи. И правда вы.

Из темноты шагнул плотный коренастый мужчина. Первое, что бросалось в глаза, были распростертые как для объятия жилистые руки и портрет Че Гевары на футболке, которая обтягивала круглый выступающий живот. Растрепанные и криво подстриженные волосы со щедрой проседью не вязались с аккуратными усами и бородкой. В свете костра тускло блеснула фикса.