Последнее, что Алиса видела перед смертью, было глубокое бархатное балканское небо.

Господи, подумала она, до чего ж пошло.

До пристани неспешным ходом лодки было минут пятнадцать. Алиса сидела, запрокинув голову, и пыталась глубоко дышать через нос. Ибупрофен подействовал, но остаточную боль в колене нужно было продышать, а рот был заклеен тем же скотчем, которым Драган связал всем руки и ноги. Алиса гнала от себя невеселую шутку про «перед смертью не надышишься» и вместо этого возвращалась к привычке мыслить исписанными страницами журналистского блокнота. Получался некролог. Хуже всего было то, что он выходил каким-то сиропным и выбивающим слезу. Прессовать аудиторию на эмоции – первое правило плохого журналиста. Алиса не хотела умирать плохим журналистом.

В том, что перед смертью вспоминаешь всю свою жизнь, есть одна проблема: трудно выбрать, чему щедро отдать последние минуты этой самой жизни.

Алиса повернулась к Мике. Он сидел рядом, отвернувшись. Наверное, смотрел на темную воду и город, который проплывал мимо: парк на одном берегу и элитные высотки на другом. На горизонте мигала одиноким огоньком башня Београджанка. От нее до школы танго пешком три минуты. Думает ли он сейчас об этом?

О чем вообще думают хорошие чистенькие улыбчивые мальчики перед смертью? О потерянном раю с плюшевым диваном и балетными станками вдоль зеркальных стен? Об отце, которого так и не нашел?

«Ави думал про щенков».

В гостиницу для журналистов посторонним вход был воспрещен. Ави и Сендер забирались к Алисе через окно третьего этажа. Она шутила: «Вот что значит военная подготовка!». Откупоривала бутылку вина и разливала по кружкам. Салютовала за самую подготовленную в мире израильскую армию. Пили, сидя на полу по-турецки. Курили до последней сигареты, которую пускали по кругу, как подростки на тайной домашней вечеринке, когда родители, наконец-то, уехали за город. Ави с Сендером и были вчерашними подростками. А Алиса так, заодно. С ними было легко чувствовать себя на пять лет младше. Они слишком задорно блистали белозубыми улыбками. Слишком неуклюже шутили шуточки, такие же нескладные, как угловатые мальчишеские фигуры, так и не отполированные до полной мужественности военной подготовкой. Вместе с ними она сама вспоминала байки студенческих времен, хотя казалось, что с брошенного на четвертом курсе института прошло лет восемь: как в горячей точке, год за два – впрочем, Алиса и провела эти годы в горячих точках.

А с мальчишками она как будто возвращалась в то, еще мирное, время. Под конец второй бутылки, распитой на троих, она начинала разбрасываться громкими фразами и радикальными мнениями, как в начале учебы. С мальчишками было можно.

Им тоже было можно. Можно было касаться друг друга, трогать за плечи и колени, ерошить волосы, сталкиваться пальцами, когда передавали друг другу бутылку или пачку сигарет. Можно было всякое, что напоминало о том, что когда-нибудь небо снова станет мирным. Вряд ли надолго: когда оно бывало мирным надолго в этой стране за последние сто лет? Но когда станет хоть на коротко, у них будет море, будет пятничный рынок, на котором можно купить цветы к Шаббату, будут бейглы с кофе в закусочной с видом на Старый город Иерусалима. А еще у Ави будут щенки. Он с детства хотел собаку, но родители отвечали непоколебимым: «Когда сможешь сам о ней заботиться, тогда заведешь».

В ту ночь они засиделись до утра, смотрели с телефона фотографии маленьких мопсов и корги, спорили о преимуществах беспородных лохматышей и породистых щенков. Крутили забавные видео на ютюбе: вот очень радующийся жизни ретривер провалил конкурс на аджилити, а вот очень виноватая собака делает вид, что не съела кошачий корм. Смеялись. Сендер трепал Ави по затылку и говорил: «Тебе понравится. Посмотри на меня. Всему, что я знаю о любви, меня научили собаки». Ави хмельно тыкался носом ему в плечо. Алиса завидовала бы тому, что у них есть, но разве можно по-настоящему завидовать, когда кого-то очень сильно любишь?

Может, если бы они не засиделись, тогда ничего бы не случилось. Может, если бы не распили вторую бутылку, а разошлись спать – она в постель, а они в казарму, – все было бы по-другому.

– Просыпайся, куколка. Приехали.

Алиса помотала головой, стряхивая воспоминания. Приехали, значит. Во всех смыслах. Посмотрела на Мику, но тот так и сидел, отвернувшись.

– Что-то тихо, – сказал Драган, не обращаясь ни к кому конкретно, и повел носом в воздухе. – Посидите, ребятушки. Я проверю.

Как будто они могли куда-то уйти со связанными руками и ногами.

Лодку качнуло, когда Драган спрыгнул на берег. Послышались удаляющиеся шаги, сначала по твердой плитке, потом по мягкой земле. Потом не было ничего, кроме плеска воды. А потом раздался глухой удар.

Драгана вскинулась. Неуклюже вскочила на ноги. Плед упал на дно лодки. А потом упал автомат, а Драгана скривилась и тоненько взвизгнула. Острый высокий каблук, облупившийся и перепачканный землей, попал прямо по подъему ступни. Потом по лодыжке. Потом под коленом. Ивана извивалась, пытаясь лягнуть побольнее, и глухо хэкала из-под скотча. Алиса попробовала соскользнуть с сиденья и дотянуться ногой до оружия. Хоть как-нибудь поддеть за ремень, хоть за борт его выкинуть, лишь бы оставить противника безоружным. Мика тоже рванул вперед с ней. Они столкнулись ногами, когда одновременно потянулись к автомату. Пересеклись взглядом. Мика дернул головой в сторону борта. Алиса кивнула. Пинком удалось загнать автомат под лавку.

Драгана осела на дно лодки и выла. Ей явно было не до оружия. Она согнулась пополам и одной рукой закрывала ноги, а другой отбивалась от яростных пинков. Алиса толкнула Ивану ступней в лодыжку. Она резко обернулась, и глаза у нее были темные, дикие. Алиса кивнула на каблук, потом на свои руки. Ничего острого под рукой больше не было.

Расчет на то, что каблуком можно пробить несколько слоев прочной клейкой ленты, был, похоже, слишком оптимистичным. Сделать это так, чтобы не покалечить руку в процессе, оказалось и того сложнее. Алиса прижала руки ко дну лодки, чтобы Ивана могла крепко наступить на край ленты каблуком и попробовать хотя бы надорвать край, чтобы потом можно было руками. Мика пробовал справиться сам: наклонялся и теребил ногтями ленту на ногах.

Краем глаза Алиса увидела, как Драгана оперлась рукой за скамью и попыталась подняться. Ивана поняла без слов. Обернулась. Драгане снова прилетело каблуком.

«Скорее, да скорее же», – билось в голове у Алисы. Времени в обрез. Никто не знал, что за удар донесся с берега и кто его нанес. Был ли это сам Драган, или припозднившиеся часовые, или кто-нибудь еще, Алиса была уверена, что никто из них сейчас не хотел бы встретиться с этим лицом к лицу. А неведомое оно оказалось близко. Снова раздались шаги. На этот раз они приближались. Шаги были явно чужие, не Драгана. Тяжелые, увесистые. Шел кто-то большой. Торопился. От напряжения Алиса замычала. Ивана услышала ее и снова чиркнула каблуком по скотчу. Край липкой ленты размахрился, и Алиса принялась рвать его пальцами.