еде. Я сплю. И отправляю другие потребности. Поклоняться биологическому организму, равно как умозрительному концепту — неразумно ни с какой точки зрения. Осчастливить планету и все ее население я заведомо не могу. Разве что самых близких. Да и то, если наши с ними желания совпадут.

Его величество говорил серьезно, сдержанно, но очень весомо, тщательно выбирая слова и чеканя каждую фразу.

— Простите за крайне нескромный вопрос, господин профессор Джеджидд, — подала Илассиа голос. — А можно узнать, кто они, ваши близкие?

— Вопрос очень важный, госпожа Илассиа, и я сам собирался об этом сказать. Мой отец погиб несколько лет тому назад. Я — глава семьи, глава рода, верховный иерофант улойанской общины на Тиатаре и негласный наследник титула имперского принца. Никоим образом не император! Титул передается от отца к сыну, однако не фигурирует ни в каких документах. Это наша традиция, часть истории, которую мы предпочли сохранить, дабы не забыть, откуда мы родом и как была устоена жизнь на Уйлоа. Но практического смысла в моих пышных титулах нет. На Тиатаре не может быть никаких императоров. Преподаю и публикуюсь я только под псевдонимом Джеджидд. Для моей профессии титул — только обуза. Принц, проверяющий студенческие работы, выглядел бы нелепо. Дома же я — сын и брат. Со мной живет моя матушка и младшая из двух сестер. Старшая давно замужем, у нее почти взрослая дочь. Младшая сестра еще школьница, но к наукам ее не тянет. У нее способности к музыке, однако матушка не одобряет подобной профессии. Сестра поет и играет только в узком семейном кругу.

«Значит, он не женат!» — с тайной радостью вдруг подумала Ласси.

— Я расссказал всё это, друзья мои, — подытожил профессор Джеджидд, — чтобы дать вам понять непреложную истину: никакого Звездного императора не было, нет и не будет. Я не настолько тщеславен, чтобы потакать всеобщему помешательству. Меня совершенно устраивает моя нынешняя, сугубо частная, жизнь и работа в Колледже космолингвистики. Покидать моих близких, зависящих от меня, или вынуждать их перемещаться в другие миры, ибо так желают мои неведомые почитатели, я не вправе. Свой долг я вижу в служении роду, семье и науке. Называйте меня «профессор Джеджидд». Только так. И никак иначе.

Он вновь сделал долгую паузу, поскольку им принесли остальные блюда. Всё выглядело необычайно изысканно и источало соблазнительные ароматы, но участники ужина словно бы не замечали всех ухищрений ресторанных кудесников.

— Угощайтесь, пожалуйста, — сказал профессор Джеджидд куда более мягким тоном, чем прежде. — Простите мне мою резковатую речь, однако я хотел сразу же пресечь возможные кривотолки.

Лаон молча ему поклонился в знак покорности его воле. Илассиа прижала руки к груди, давая понять, что сохранит его слова в своем сердце.

Таких жестов требовал императорский этикет. Ничего другого им на ум не пришло.

— Я вижу, вы разочарованы, — заметил профессор Джеджидд.

— Вы не представляете себе, господин профессор, насколько глубоко мы верили во всеведение, мудрость и милосердие Звездного императора! — сказал Лаон. — Да, эта вера может казаться смешной, наивной, простонародной, бессмысленной, но она придавала нам силы жить, бороться, надеяться на справедливость… И не только нам, а сотням тысяч наших сограждан!

— И ведь письма нередко имели желаемые последствия, — добавила Ласси.

— Какие письма? — удивился профессор Джеджидд.

— На Лиенне сложился обычай: в День Отечества, когда празднуется основание нашей Империи, писать послания Звездному императору, где каждый может порадовать его своими успехами или, что случается чаще, попросить о чем-либо, пожаловаться на какую-то несправедливость…

— Но вы же понимаете, господа мои, что я не получал и не мог получать никаких таких писем! Средства дальней космической связи чрезвычайно затратны, пересылка реальных объектов с их помощью невозможна…

— Конечно, всё так, многоуважаемый профессор Джеджидд. Письма собираются и прочитываются властями, в ответ на некоторые предпринимаются определенные действия, потом их помещают в секретный архив, куда не допускают даже историков… Но без веры в Звездного императора многим жилось бы куда тяжелей и безрадостнее, чем сейчас.

— Я настаиваю на своем желании оставаться частным лицом.

— И даже для нас вы не сделаете исключения?

— В каком смысле, друзья мои?

— Мы желали бы принести вам присягу в качестве ваших первых — пусть даже единственных — подданных. И восприняли бы таковое отличие как величайшую честь.

— Хорошо. Если вам самим так угодно.

Профессор Джеджидд взял в руки настольный светильник с живым огнем и вручил его Лаону Саонсу — как замену священного Общего очага.

— Я, Лаон Саонс, приношу клятву вечной верности моему Императору, Ульвену Киофару Уликеннсу Джеджидду, и даю обет быть послушным его велениям и служить ему честно и преданно.

— Я, Илассиа Саонс, дочь Лаона Саонса, приношу клятву вечной верности моему Императору, Ульвену Киофару Уликеннсу Джеджидду, и даю обет быть послушной его велениям и служить ему честно и преданно.

— Я, Ульвен Киофар Уликеннс Джеджидд, наследник династии императоров Уйлоанской империи, принимаю клятву верности от уроженцев Лиенны, благородного господина Лаона Саонса, и его дочери, благородной госпожи Илассиа Саонс.

Светильник вернулся в центр стола.

— Теперь, — продолжил профессор Джеджидд, — я потребую исполнения вашего первого долга. Вы должны молчать обо всем, что здесь происходило, обо всем, что произносилось, и особенно о самом моем существовании. Вы не будете разглашать мое настоящее имя нигде и ни перед кем.

— Клянусь, — ответили почти одновременно отец и дочь.

— Но, многоуважаемый господин профессор, — вспомнил вдруг Лаон. — Ваше имя уже называлось во время защиты! Свидетели — все оппоненты, председатель и секретарь…

— Они тоже связаны обетом сохранять конфиденциальность. В дипломе имя приводится полностью, потому что нельзя выдать профессорский сертификат неизвестно кому. Однако во всех публикациях я останусь лишь как «профессор Джеджидд».

— А скажите, многоуважаемый господин профессор, на Тиатаре тоже никто не знает вашего настоящего имени? — поинтересовалась Илассиа.

— Почему же, там оно вовсе не тайна, — ответил он. — Но в Колледже космолингвистики его не упоминают ни вслух, ни в письменных документах. Коллеги, конечно, знают, кто я такой. Студенты — вряд ли, за исключением некоторых, моих личных учеников. Для прочих, с кем я общаюсь вне колледжа — соседей, знакомых, друзей, — я «господин Киофар». Разумеется, безо всякого титула. Хотя, если уж соблюдать здесь какую-то точность, то, конечно, я вовсе не император, а принц. Поэтому ваше ко мне велеречивое обращение в начале защиты, господин профессор Саонс, выглядело неверным в терминологическом смысле и некорректным по сути.

— Приношу вам нижайшие и почтительнейшие извинения, многоуважаемый господин профессор! Я был настолько потрясен нашей встречей и настолько преисполнен благоговения, что не подумал о возможных последствиях!

— Надеюсь, последствий не будет, ибо