жестко ответила Адель. – Вы сохраните тайну, мы продолжим борьбу, и герр Фогт сохранит вам жизнь. Как вам такой компромисс?

– Хорошенький компромисс! – Гуго покачал головой.

– По-моему, намного лучше тех, на которые вы шли прежде, – припечатала она, и Гуго стало неприятно.

В ее глазах он видел ту же отчаянную мольбу, что была в глазах девушки, застреленной в клубе. Обе умоляли его совершить мужественный поступок, на который он не решался, когда партия чинила зверства, убеждая всех, что так и надо.

– Компромисс… – протянул он.

Тристан Фогт опустил пистолет и выжидающе смотрел на Гуго.

– Если откажетесь, пострадаете не только вы, но и другие люди, – продолжала настойчиво убеждать Адель. – Я только что видела Йоиля в толпе евреев, идущих в крематорий. Как думаете, это достаточно веская причина для лжи? На вас не давит бремя того, что натворила Германия? Если вы солжете, Сопротивление продолжит действовать. Или вы в сотый раз закроете на все глаза и сбежите?

– Йоиль в крематории? – Гуго показалось, что на него сейчас обрушится небо. – Почему же вы его не остановили?

– Я не могла. А вы бы как поступили?

У Гуго сдавило сердце. Болезнь никогда не причиняла ему подобных страданий.

41

Вход в помещение напомнил Йоилю голодный рот. Лестница тянулась вниз, точно длинный змеиный язык. Было страшно, и по доброй воле он бы туда ни за что не спустился. Но собаки лаяли, и охранники толкали в спины прикладами винтовок.

– Не волнуйтесь! – орал эсэсовец за их спинами, хотя новенькие его не понимали. – Просто примете душ с дороги! Просто душ! После чего получите еду и отправитесь к своим семьям!

– Тишина! Taisez-vous![14] – надрывался другой, припомнив уроки французского.

Женщины и старики заметались, ища выход, но в конце концов вынуждены были подчиниться и вместе с детьми спустились по лестнице. Йоиль шел со всеми. Значит, сперва душ, потом ужин, а потом к семьям.

Люди теснили его со всех сторон. Лестница привела в длинную холодную комнату, где свет был таким, что все казалось серым. Заключенные в полосатых робах молча указали на пронумерованные лавки и крючки для одежды. На стене белели таблички на разных языках: «Чистота – залог здоровья!», «Бой вшам!» и тому подобные. На столбе висела самая большая табличка со стрелкой, указывающей на железную дверь, и уточняющей надписью: «К дезинфекционной комнате».

Йоиль заметил хромого мальчика-горбуна, читавшего таблички на итальянском, и его сердце екнуло. Он направился к нему, и тут заключенный в робе толкнул их обоих на лавку. Они оказались рядом.

– Ты итальянец? – спросил Йоиль.

– Да, а ты?

– И я. Ты откуда?

– Из Рима. Меня сначала отправили в Дранси, а теперь вот сюда. Дети в Дранси говорили, будто евреев везут в чудесную страну Пичипой. Но по-моему, это место совсем на нее не похоже. Ты знаешь, где мы? Это правда душ?

– Конечно душ. – Йоиль стянул просившие каши ботинки и пошевелил пальцами.

– А я слышал всякое об Аушвице, – прошептал горбун.

Его губы дрожали, и он постоянно их облизывал. Даже горб словно бы вырос.

– Тут ты прав, не лучшее местечко.

– Да-да, но я слышал совсем жуткие истории…

Йоиль снял пальто и кофту, повесил их на крючок, затем стащил майку, штаны и трусы. Зубы застучали от холода. Он обхватил себя руками, чтобы чуть-чуть согреться, и встал в очередь входивших в душевую. Женщина впереди вдруг принялась визжать. Эсэсовец отвесил ей пощечину и крикнул:

– Judensau!

– Что он сказал? – поинтересовался горбун.

– Плохое слово, – ответил Йоиль. – Ругательство.

– Если ты мне переведешь, я никому не скажу, обещаю.

– Жидовская шлюха, – перефразировал Йоиль. – А нас, итальянцев, они зовут макаронниками.

Вместе со всеми Йоиль вошел в душевую. Почему-то она не была отделана кафелем, стены покрывала покоробившаяся известка. По периметру – душевые насадки. Некоторые пилястры, поддерживающие потолок, были решетчатыми, и какой-то старик пытался рассмотреть сквозь них, что там наверху.

– Что там, дедушка? – спросил у него горбун.

– Все, как рассказывали в Дранси, – проворчал старик. – В потолке есть дыры.

Что-то было не так с этим местом. Голые люди продолжали входить, тесня друг друга. Как они будут такой толпой принимать душ?

– Эй, приятель, – обратился к Йоилю горбун, – можешь добраться до стены и проверить, работает душ или нет. И есть тут вообще стоки?

Йоиль кивнул. Протиснувшись между женщинами, он оказался у стены. Стоков не было. Он задумчиво провел ладонью по известке. Вентилей тоже не было.

– Ничего нет! – заорал он.

– Бежим! – крикнул горбун.

Йоиль бросился к выходу, но дверь с жутким грохотом захлопнулась. Заскрежетали засовы, свет мигнул и погас. Толпа оглушительно взвыла, все принялись кричать и толкаться. Йоиля ударили локтем в висок, и он едва не потерял сознание.

– Прекратите! – кричал Йоиль, пытаясь найти укрытие.

Дышать было нечем. Со всех сторон напирали вонючие потные тела. Из глаз брызнули слезы, он хотел выйти отсюда; он понимал, что вот-вот произойдет самое страшное. Сердце заколотилось в предчувствии беды.

Вдруг из решетчатых пилястров послышался металлический лязг.

– Они нас убивают! – закричал старик, хватаясь за решетку.

На Йоиля навалилась удушливая темнота.

42

«Враги могут увидеть ваш свет. Выключите его».

Так гласили глянцевые плакаты, развешенные по всему Берлину. На них жуткого вида скелет восседал на самолете, намереваясь сбросить бомбу. Дети, проходя мимо, в страхе цеплялись за руки родителей.

Когда посыпались первые бомбы, Гуго понял, что образ Германии, нарисованный Гитлером, рассыпался. Красота зданий, убранных свастиками, орлы, что парили над квадратными колоннами, газеты, что славили процветающую страну, освободившуюся от нежелательных элементов и всевозможной грязи, – все это поползло по швам после начала войны, в которую втянул их фюрер.

Едва темнота простирала над Берлином свои черные крылья, весь свет должен был погаснуть. Если не хочешь оказаться под арестом, не включай ни ночник в детской, ни настольную лампу для учебы – все следовало погасить. По вечерам Гуго смотрел в окно и в жидкой смоле, заливавшей Николаифиртель, не узнавал Берлин. Не узнавал даже самого себя.

Теперь он понял, кто он такой.

Пока они бежали по Биркенау и кровь оглушительно стучала в висках, он наконец нашел и себя, и смелость сопротивляться, чтобы спасти свою душу.

– Откройте немедленно! – заорал Тристан Фогт, сбегая по лестнице.

Гуго не отставал. Фогт отпихнул двоих из зондеркоманды и бросился к железной двери.

– Вы что делаете? – крикнул эсэсовец, хватаясь за автомат.

– Открывайте! – рявкнул Фогт.

– Да вы с ума сошли! Нельзя, они все внутри!

– Плевать! – Оберштурмфюрер схватил Гуго за локоть. – Его