Но они ошиблись. Не могу быть сильной, не могу скрыть свои чувства. Не сейчас, когда боль пронзает сердце и хочет разорвать меня пополам.

Стефан

Она сейчас зарыдает… Думал, отшутится, как обычно, придумает какую-нибудь ответную колкость. А она стоит, смотрит такими печальными глазами, словно я ей всю жизнь сейчас сломал.

Fuck, да если бы я знал, что Диана так отреагирует, никогда бы этого не сказал. От стресса и волнения сам не понимаю, что несу. Надо в руки себя взять... Крыша совсем поехала, раз такие слова ей выдал. Пусть побьет меня, обматерит, по щеке влепит, но только не то, что с ней происходит... За эту дурацкую, неуместную фразу я заслуживаю всей ее ненависти и злости.

Но у Дианы взгляд такой печальный, что мне самому страшно. Плечи трясутся, это она так пытается истерику в себе удержать, но слезы уже просачиваются из глаз.

Идиот я, ну просто идиот.

- Абрамова, ты чего? – она закрывает лицо ладонями и отворачивается, но я тут же подхожу и стискиваю в объятиях. – Мелкая, ну-ка хватит реветь. Ты же знаешь, что я тебя люблю, чего ты затряслась так, а?

Но остановить этот потоп уже невозможно. Прижимается ко мне, сминает пальцами рубашку, утыкается головой в грудь, но все так же дико ревет.

- Диан, ну что такое? – глажу по голове, пока она чуть не захлебывается своими слезами. Аккуратно отступаю назад, медленно сажусь на пуфик и тяну ее на себя. Садится на колени, тут же возвращаясь к своему потопу. – Маленькая, ты же знаешь, я не брошу просто так. Я и сам без тебя загнусь, понимаешь? Пожалуйста, не плачь. Я должен уехать. Обязан. Бабушке плохо, она в больнице. Отец в командировке в Европе, не может сейчас в Польшу полететь. Мне надо быть вместе с мамой, ведь всякое возможно. Да и вообще мне пора решать, что дальше. Посоветуюсь с родителями, подумаю. Я тебя не кидаю тут, просто выхода другого нет. Диан?

Приподнимает голову, но слёзы упрямо текут по щекам. Целую в одну щеку, в другую, сглатывая соленую воду, забирая себе ее боль и печаль.

Диана прислоняется лбом к моему, медленно выдыхая свою тревогу. Вижу, как пытается сдержать рыдания, как старается прийти в себя.

- Стеф… – шепчет оборванно.

- Что, мелкая?

- Как жить без тебя?

- «Потревоженные птицы взметнутся в перламутровое небо.

Как же глупо молчать об этом, ощущая себя Тебя частицей!»,* – не могу придумать ничего лучше, чем прочитать ей любимые строки.

- Маяковский?

- А кто же ещё?

- Ты хотел, чтобы я опять зарыдала? – шмыгает носом Абрамова.

- Нет, конечно, Ди. Когда любишь, слёзы близкого человека – это боль.

- Но читаешь стихи, от которых только плакать хочется.

- Ты снова прослушала весь смысл слов? – улыбаюсь, стараюсь наконец отвлечь ее от слез.

- Наверное.

- Будь внимательной, мелкая. Учись читать между строк.

- Мой организм в шоке.

- Поверь, мой тоже, – тут же даю ей понять, что тяжело не ей одной.

- Мне лучше уехать? Чтобы ты собрался?

- Странное решение. Последний вечер перед моим отъездом, правда думаешь, что отпущу?

Болезненно, но смеётся. Глаза по-прежнему печальные, но не плачет – уже прогресс.

- Все обязательно образуется, Абрамова. Слышишь? Все образуется.

- Главное сейчас, чтобы с бабушкой твоей все было хорошо. Ты прав, действительно нужно быть с мамой в такой сложной момент.

- Хорошо, что ты принимаешь мое решение.

- Как можно быть против? – пожимает плечами и опять прижимается ко мне.

И так весь вечер. Не хотим отпускать друг друга даже на секунду, даже когда еду готовим, даже когда включаем какой-то фильм фоном и садимся ужинать. И потом, когда молча лежим, а Диана вырисовывает какие-то узоры на моей ладони.

И когда люблю ее – долго, нежно, со всеми чувствами, что есть во мне, тоже боюсь отпустить ее руку, словно мир сразу провалится в кромешную тьму. И после финала ещё долго накрываю ее своим телом, как будто прячу от всего, оберегаю. Ловлю каждое движение ее пальцев по спине, каждое дыхание в районе моей щеки, учащенный пульс, что давно уже сплёлся в единый ритм с моим.

Последняя ночь в Питере, последняя рядом с ней… Да я сам свихнусь от этой мысли быстрее, чем Диана. Главное, чтобы все это не было «последним» в моей жизни.

Без неё я буду никем. Теперь я знаю точно.

* В. Маяковский «Я люблю! Потревоженные птицы...»

Диана

Утро не доброе. Стоит проснуться в этих лапищах, до боли стискивающих мои ребра в собственническом жесте, как сразу пробирает тоска – больше этого не будет.

Как долго – не знаю.

Будет ли вообще?

Он просит верить ему и ждать. Я не отказываюсь, куда мне деваться? Но сердце на части рвётся, вместо польки отплясывая какой-то бешеный хип-хоп, толкаясь в груди, словно хочет вырваться на свободу и полететь с ним.

- Можно я не поеду с тобой в аэропорт? – первое, что спрашиваю у Стефа, когда он просыпается.

- У тебя сегодня есть что-то в универе?

- Да, консультация к экзамену.

- Тогда туда и езжай. Тебе незачем быть в аэропорту со мной, только переживать начнёшь ещё больше.

- Не станешь обижаться?

Он едва заметно улыбается.

- Нет, мелкая. Знаешь, мне самому надо собраться с мыслями. Сейчас я здесь, с тобой, а вечером все уже будет по-другому.

И у меня вечером все будет по-другому. Пусто. Без него.

Через час я готова уезжать. Одетая, обутая стою в дверях. Стеф в каких-то нескольких сантиметрах от меня, держит за руку и молчит.

- Абрамова, мелкая, я только об одном прошу. Не накручивай себя, пока я буду далеко.

- А как это сделать?

- Верить мне. Ты же веришь?

- Да, – говорю так, чтобы саму себя убедить, не то что его.

- Вызвать тебе такси? – предлагает Новаковский. Даже в этой ситуации он не перестаёт заботиться, и я грустной улыбкой встречаю это предложение.

- Я на метро.

- Проводить?

- Давай не будем оттягивать момент прощания. И так тяжело. Лучше сейчас.

- Я понимаю, Ди, – на этих словах приближается и аккуратно, легко обнимает, целует в лоб, а затем наклоняется к лицу и целует уже по-взрослому, сильно и с напором. От такого ноги подкашиваются, и я предпочитаю прислониться спиной к двери.