— Ты ведь устал? — спросила Эва. — Тебе не обязательно идти со мной, если не хочешь.

— Я хочу, но я страшно устал. Вчера, в Яффе, мне рассказали жуткую историю.

— Ты вчера проезжал блокпост перед тем, как он был взорван?

Он кивнул.

— Я был в Яффе. И теперь должен кое-кому рассказать ужасную новость.

— Кому?

— Матери.

Она знала, чем он занимается, но никогда не расспрашивала его об этом.

— Это тебя расстроило?

— Да.

Она глубоко затянулась и спросила, выдохнув облако дыма:

— Очень плохая новость?

— Хуже не бывает.

— Ты ведь не один работаешь. Почему именно ты должен это делать?

— Я старший.

— Расскажи мне, — попросила она.

Чувства, которые Брам испытывал к жене, были порождены желанием. Когда он встретил Рахель, она носила дурацкую, соблазнительно облегавшую тело, форму военного врача. Желание принесло с собою любовь, ревность, собственнические инстинкты и обязанность заботиться о ней и малыше — в последнем он не преуспел. Жена давным-давно исчезла из его жизни. Но после брака, закончившегося провалом, понадобилось довольно много времени, чтобы желание вернулось к нему. Почти полгода назад в этот бар вошла Эва и села рядом с ним. Она была почти не накрашена, в простой блузке и скромной плиссированной юбке. «Я знаю, кто ты, — сказала она, — я о тебе читала». Вечерний сумрак пал на землю, когда они дошли до отеля, где для него разделась она и для него раскрыла свои объятия. У Брама было с собой немного денег, и, выйдя из отеля, он отдал их ей, как само собой разумеющуюся плату. Она ничего не сказала, молча поглядела на банкноты, оказавшиеся в ее руке, сунула их в сумочку и ушла, не оборачиваясь. С тех пор они виделись еженедельно. Он не знал, со сколькими еще мужчинами она встречается. Он не имел права винить ее за это, а то, что он теперь к ней чувствовал, давало ему еще меньше прав.

Широко раскрыв глаза, напрягшись, она недоверчиво глядела на него, словно знала, о чем он собирается ей рассказать.

— Можно, я тебя поцелую? — спросил Брам.

Она кивнула и отложила сигарету; он наклонился к ней, она приоткрыла рот, и он почувствовал вкус табака и вкус ее помады. Она обняла его крепко, как будто тонула и нуждалась в помощи. Потом отодвинула от себя обеими руками и поглядела прямо в глаза, словно хотела поделиться с ним силой. Потом спросила:

— Что же такого ужасного случилось?

Брам поднял рюмку ко рту, отхлебнул и почувствовал, как огненная жидкость, согревая горло, стекает в желудок.

— Девочка. Пропала три года назад. На пляже, тут неподалеку.

Эва смотрела на него, словно умирая от сочувствия.

— Ей было пять, никаких следов. Ее мама год назад обратилась к Икки Пейсману, моему партнеру. Ничего не удавалось найти, пока на прошлой неделе мы не получили сигнал. Она должна была быть жива. Но люди, у которых она прожила эти три года…

— Что за люди?

— Насколько мы знаем, они сами потеряли дочь. И не могли больше иметь детей, даже через искусственное оплодотворение. Они купили девочку у торговцев. Ей хорошо жилось у них, мы уверены.

— Потеряли дочь? Как?

— Она заболела.

— И тогда они забрали себе чужого ребенка?

— Скорее всего, они считали, что удочеряют сироту. Там полный бардак со свидетельствами о рождении. Любой документ можно подделать. Так что, наверное, они не знали, что у девочки был дом, что ее украли у кого-то.

— Но кто-то сообщил об этом?

— Брат приемной матери. Он обанкротился. И, ничего не сказав родственникам, стал искать возможности срубить денег.

— То есть он знал, что девочку украли?

— Думаю, что да. И сыграл роль в возвращении девочки.

— Ты называешь это «возвращением»? — прошептала Эва, пытаясь отыскать в его лице хоть что-то человеческое. Он чувствовал себя садистом, ему не хотелось больше об этом говорить.

— Они хорошо с ней обращались?

— Думаю, да. Я даже уверен.

— Но она…

— Она заболела. И у нее обнаружили опухоль мозга. Ее нельзя было оперировать.

— Нельзя? — спросила Эва, опустив глаза. Она больше не смотрела на него.

— Я не доктор, это та информация, которую я получил.

— Так эти люди — во второй раз, да?

— Да, — подтвердил Брам.

— Им, должно быть, было очень больно?

— Эва — я не знаю этого.

— И ее похоронили?

— Да. В Вифлееме.

— Как ее звали?

— Сара, — сказал он.

Она отвернулась, взяла свою сумочку и вышла. Он удивленно поглядел ей вслед и увидел, что она пошла не в сторону туалета, а к входной двери. Он соскочил было с высокой табуретки, чтобы бежать за ней, но передумал и уселся на место.

Подошел Джо, держа бутылку наготове; они с Брамом обменялись понимающими взглядами. Заметив исчезновение Эвы, он пожал плечами, словно говоря: и так бывает, и снова показал класс, наполнив его рюмку «всклянь».

— Ты вчера работал?

Брам кивнул.

— И мы будем продолжать позволять им это?

— Как постоянно позволяем уже две тысячи лет, — отозвался Брам. — Сигаретки у тебя не найдется?

Джо подтолкнул ему пачку.

— Ави, ты когда-то был профессором, ученым человеком.

Брам кивнул:

— Я много чего прочел, но ничему не научился, Джо.

— Что нам делать с этими подонками?

— С которыми? — спросил Брам, взял зажигалку Джо, прикурил и глубоко затянулся.

— С этими вонючими ублюдками, с бородатыми обезьянами.

— Которыми бородатыми обезьянами?

— С нашими и с ихними.

Брам покачал головой:

— Дыши носом, Джо, дыши носом.

— Всех потравить. В Иерусалиме и в Мекке, — предложил Джо. — Потом все это хозяйство снести к чертовой матери. И на Храмовой горе, и эту кучу камней в Мекке. И на их месте построить изумительные торговые центры. С хорошо налаженной системой кондиционеров. Замечательные магазины. Что-нибудь вроде «Секретов Виктории»,[61]«Старбакса». Как тебе такая идея?

Брам кивнул:

— В этом что-то есть. Но тут или там могут возникнуть небольшие трудности.

Джо кивнул головой в сторону двери.