— Скажу только орденцам. Больше никому, Спасом клянусь.

Такая клятва мальчишку устроила, он подошел совсем близко, дернул Карницкого за рукав, чтоб тот нагнулся, и зашептал ему на ухо:

— Только ты никому! Сам поклялся! У тя глаза вылезут и уши отвалятся, коли соврал. Мне тятя к жарнику ходить не велел, иначе выпорет до крови.

— Но ты всё равно пошёл, — так же шёпотом промолвил Адриан.

— Дык я ж не один. С парнями. На спор — кто дойдет до жарника и стукнет три раза. Я и стукнул, хотел бежать, а оттуда меня позвали.

— Да ну? И что хотели? Чтоб дверь им отпер?

— Не, дед сказал, что будто сам из Пикшиков, а второй — страшенный колдун, коли дотронется — умрёшь! И хочет тот колдун в Белоцарск, к царю! И коли Орден не успеет приехать сюды и сжечь их в жарнике, тогда я сказать им должен, что мужик из Пикшиков поведет колдуна вкруг, сперва через Бологое. А еще что колдун нашей речи не разумеет.

— Это всё?

— Ага.

Адриан чуть посомневался, но всё же вытащил из кармана пятак и отдал мальчишке. Тот с довольной рожей засунул монетку за щеку и с полным восторгом вернулся к остальным приятелям. А Карницкий проверил, сколько монет у него еще осталось. Выходило, что совсем немного. Он ведь решил жить, как обычный орденец, только на жалование, потому за три дня отдыху растратил все лишние средства, что были дадены отцом, и теперь у него остались сущие гроши.

Собственно, орденцы уже знали, что иномирец заставил мужика из Пикшиков служить ему. Внук чухейского грамотея кое-как сумел поведать, как чужак поубивал мужиков в деревне, потом чуть не всю его семью, и только дед выжил. Марчук посоветовал сжечь трупы, а пепел похоронить, ведь вослед чужакам часто идет мор.

Судя по всему, чухей хитростью заставил иномирца зайти в жарник, но тому быстро надоело там сидеть, либо он разгадал уловку грамотея. Непонятно только, выжил ли в том пепельном круге сам чухей. Если да, тогда нужно ехать в Бологое, если нет, тогда неизвестно, где ловить чужака. И самое главное — как. Может, издалека бить?

— Далече ли Бологое отсюда? — спросил Карницкий у первого попавшегося мужика.

— Коли с утреца выйдешь, так к вечерней зорьке и дойдешь, — ответил тот.

Марчук к тому времени уже вызнал всё, что ему нужно. И Адриан пересказал ему слова мальчишки.

— Надо сейчас ехать, и так уж не успели. Но, может, чухей там тоже весточку оставит? — добавил Карницкий.

Старший орденец кивнул, но едва они вернулись к карете, как возчик спрыгнул с козел, стащил с головы шапку и бухнулся на колени:

— Аверий Деянович, не губи! Не поеду я за колдуном, хоть убей. Вишь, он как могёт! Жёнка у меня, детей трое, не губи!

Марчук наклонился к нему и тихо сказал:

— Ты чего, межеумок, народ пугаешь? Не едешь, так и вали пехом в Старополье. Сам Молчану повинишься, пусть он решает, что с тобой, лободырным, делать.

— Благодарствую, Аверий Деянович! Благослови тя Спас! А лошадок как? Я ж за них в ответе…

— Прочь пошёл! — рявкнул Марчук.

— Ага, ну, я тогда… — и возчик поспешил убраться с глаз орденцев.

Такой поступок с его стороны был понятен и вполне ожидаем, всё ж недаром возчика не взяли ни в Стрелы, ни в Молоты, значит, и туповат, и трусоват.

Карницкий с сомнением посмотрел на карету. Верхом он ездить умел, да и легкой бричкой в одного коня тоже правил, но тут пара лошадей и еще громоздкая карета, да и дороги он толком не знал. Были бы седла, так можно было б и без кареты поскакать.

— Разрешите с вами пойти, — неожиданно к орденцам подошел елшанец, тот самый мужик, что рыдал, глядя на пепелище. — Живота не пожалею, чтоб того убивца поймать. Хоть возчиком, хоть конюшим, хоть слугой…

— Василь, куды тебе с колдуном сладить? Останься! Место тебе сыщем, на улице не оставим же, — разрыдалась какая-то баба.

— Сеструха моя, — пояснил он орденцам и обратился к ней: — Как же я останусь, дура? Что меня тут нонеча держит? Ни дома, ни семьи… Хоть руки на себя накладывай. Коли помру, так хоть не впустую.

Марчук смерил мужика взглядом и лишь спросил:

— Бологое знаешь где? Гони туда, да поскорее.

Карницкий в карету не полез, остался на козлах вместе с Василем. И они помчались в Бологое.

* * *

Дорога была совсем плохонькой, не сравнить с той, что ведёт в Поборг. Поборгский тракт широкий, наезженный, ровный, кое-где даже ямки камнем присыпаны, а всё потому, что там часто ездят, почтовые станции стоят, даже дилижанс ходит из Старополья. Тут же только две колеи от телег и проложены, а посередке копытами утоптано, вот и мотало орденскую карету из стороны в сторону.

Карницкий вцепился руками в скамью, жалея, что не сел внутрь. Зато он вдруг осознал, что ни разу с момента выхода из приходного дома не вспоминал о Любаве. А потом осознал, что вот как раз сейчас и вспомнил. Но чего стоили его жалкие терзания по сравнению с Василём, что потерял в одночасье семью, скот, дом? Адриан покосился на елшанца, тот крепко держал вожжи и не сводил глаз с дороги, лица же его толком было не разглядеть за низко надвинутой шапкой и густой бородой с проседью. Наверное, он ухватился за орденцев еще и для того, чтоб не оставаться в деревне и не смотреть на прах, в который превратилась его жизнь.

— А что, велико ли Бологое? — спросил Карницкий и тут же закашлялся, нечаянно вдохнув придорожную пыль, что вздымалась от лошадиных копыт.

— Бологое-то? Не, совсем не велико. Три двора — одна корова. У них и грамотея своего нет. Наш к ним ездил, уклад читал.

— А жарник у них есть?

— Куды ж там жарник? Не, сказали, что в лес уйдут, коли чужак придёт. У них и лошади нет, чтоб в город послать.

— А есть тут деревни побольше?

— Ну, так Пикшики те же, Васюковка, еще Тюрька тут недалече. А в Старых Турдаках даж железный путь проложен, и станция есть. Глянь! Чего это там?

Адриан прищурился и велел остановиться. Из кареты тут же выглянул