Во-вторых, королевская казна была государственной из-за привлечения подданных в качестве королевских заимодавцев, налогоплательщиков и чиновников. Расцветавшее «налоговое государство» конца XIII и начала XIV столетия требовало все большего участия подданных короля в каждодневных делах казны. Рост таможенной системы опирался на взаимодействие торговцев: они собирали, изыскивали и контролировали финансы. Важнее, однако, обнаружившийся около 1340 года поворот в направлении привлечения займов. Их источником все чаще становились политически значимые подданные короля, а не заморские купцы и банкиры. Совершенно очевидно, что с английскими заимодавцами корона могла обойтись без особых церемоний в отличие от иностранных, поэтому возврат займов стал непосредственно связываться с одобрением прямого налогообложения в парламенте. Вместе с тем государи неизменно брали в долг больше, чем могли отдать, поэтому платежеспособность монарха по отношению к подданным превращалась в барометр его политической репутации.

Публичная природа государственных финансов влекла за собой неизбежные оценки налогово-бюджетной политики со стороны не только ограниченных парламентских кругов и структур совета. В нескольких политических стихах конца XIV — начала XV столетия содержались откровенные комментарии и советы по улучшению королевской политики. Один из наиболее примечательных опусов — «Венценосный государь», написанный перед выступлением Генриха V в поход, увенчавшийся битвой при Азенкуре. В этом тексте подчеркивался принцип взаимной выгоды, служивший основой системы государственного бюджета: король запрашивает поступления в парламенте, но в ответ слышит напоминания о добродетели хорошего царствования и наставления в отношении должного ведения предстоящей кампании [185].

В любом случае эта система порождала сложности структурного и политического свойства и для короны, и для политически значимых подданных. Одна из наиболее очевидных состояла в том, как получить финансирование и затем направить его туда, где оно требовалось. Ко второй половине XIV века, хотя номинально за контроль над государственными доходами и тратами отвечало главное казначейство, бо́льшая часть текущих вопросов управления бюджетом королевства решалась на местном уровне. Фактически движением средств чем дальше, тем больше заправляли королевские порученцы на местах, а в главном казначействе приход и расход только фиксировались в «бухгалтерских книгах». Такое положение неизбежно вело к утрате контроля над реальным обращением средств со стороны государственного казначейства, которое в рабочем порядке тратило денег больше, чем имело.

В то же время деятельность короны ограничивалась нежеланием политического сообщества приспосабливаться и увеличивать ее доходы. К примеру, палата общин охотно одобряла установленные парламентские мирские сборы в виде пятнадцатой и десятой частей дохода, но депутаты демонстрировали меньшую готовность к введению новых форм налогообложения для повышения государственных доходов. Хотя шерстяной налог сделался постоянной составляющей непрямых налогов с середины XIV столетия, корона не имела возможности должным образом взимать долю с растущего вывоза ткани. Соответственно, государственный доход с таможенных сборов на шерсть начал падать по мере роста экспорта готового сукна. Энергичный король при поддержке подданных мог заставить приносить доход и такую систему, но подспудные структурные, процедурные и политические проблемы английского государственного бюджета в начале XV столетия неуклонно обострялись.

Свидетельства слабости видны в постоянном обращении одного короля за другим к придворным финансовым институтам для обхода ограничений «общественного» главного казначейства. Во времена финансовых кризисов короли вынужденно прибегали к своим в полном смысле частным ресурсам: наличности, драгоценностям, дорогой утвари из личных хранилищ. К исходу 1390-х годов Ричард II собрал внушительную по размерам личную казну: судя по завещанию, он оставил 20 000 фунтов на оплату долгов двора и, как утверждалось, накопил внушительную сумму — 300 000 фунтов в драгоценных металлах и камнях. Легко представить себе, какие возможности открывало богатство королю-тирану.

Куда интереснее, однако, значение королевской казны на протяжении царствования Генриха V. В некоторых аспектах примером английского государственного бюджета в действии может служить нормандская кампания короля: пользуясь поддержкой политически значимых подданных, которые через парламент обеспечивали ему одобрение широкого налогообложения, энергичный король вел войны с поразительным успехом. Вместе с тем в равной степени важными для походов Генриха V следует считать его личную казну, куда стекались доходы с королевских владений и персональная военная добыча. Сколько средств имел в личном распоряжении Генрих, доподлинно не установлено, но при Арфлёре он располагал 30 000 фунтов в золоте и 2000 фунтов в серебре. Важно, что король использовал казну для обхода общественных финансовых институтов, причем как буквально, так и метафорически. Накануне Азенкура епископ Нориджа, личный казначей короля, подписал договоры с несколькими баронами, рыцарями и рядовыми дворянами, передавая им драгоценности государя в качестве гарантий выплаты военного содержания и на покрытие их расходов. Генрих предпочел не выдавать залогов под будущее налогообложение, символически напомнив, что война — дело частное и господское, равно как общее и государственное. Именно в этом контексте следует рассматривать путешествие короля по стране ради получения материального содействия в 1421 году. Не сумев заручиться должной финансовой поддержкой на публичной площадке в парламенте, Генрих V задействовал личную власть государя и обратился за займами к отдельным подданным.

Преждевременная смерть Генриха V стала катастрофой для находившегося на грани развала государственного бюджета. Восхождение на престол младенца-наследника вкупе с грузом тягот Столетней войны только усугубило ослабление механизмов поступления средств в казну. Положение это очевидно на всем протяжении 1420-х годов. В 1425 году парламент согласился одобрить коронный заем 20 000 фунтов под залог таможенных сборов, но в следующем году сумма удвоилась. Однако и ее не хватило: в 1429 году лорд-казначей Хангерфорд сообщил совету о превышении предстоящих государственных расходов над поступлениями по крайней мере на 20 000 марок (13 666 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов). Тому было по меньшей мере две причины. Во-первых, в начале царствования юного государя парламент не одобрил чрезвычайные налоги; деньги с шерсти, потонной и пофунтовой пошлин уже исчерпались; налог на движимое имущество прошел только в 1428 году, а пятнадцатую и десятую часть ввели к уплате не ранее января следующего года. Во-вторых, это финансовое наследие Генриха V. Долги покойного короля и Генриха IV достигали таких размеров, что в 1423 году парламент зарезервировал на их покрытие 40 000 марок (26 666 фунтов 13 шиллингов 4 пенса) личными драгоценностями короля. Для удовлетворения последней воли Генриха V в заклад пошли доходы с герцогства Ланкастерского. А без вмешательства совершеннолетнего короля было невозможно задействовать английские ресурсы для обеспечения потребностей его французского королевства.