Концентрированное выражение этой беспощадной, индивидуалистской, даже аморальной политики мы, конечно, находим в творчестве флорентийца раннего XVI века Никколо Макиавелли. Он черпал вдохновение не только в действиях современных ему итальянских политиков (в особенности Чезаре Борджиа, герцога Романьи), но и в поступках Людовика XI, Фердинанда Арагонского, императора Максимилиана и тех, кто пришел им на смену. Прагматический подход Макиавелли к политике, его вера в способность человека решать свою судьбу посредством собственных действий отчасти предвосхитил Филипп де Коммин, фламандский автор, служивший как Карлу Смелому, так и Людовику XI и лично наблюдавший за событиями Войны Алой и Белой розы.

Во второй половине XV века взгляды на политику изменились как в созерцательном, так и в практическом плане. Новое значение приобрели обман, заговоры и вера в то, будто великие (или добродетельные) люди могут сами творить свою судьбу. По утверждению Пола Строма, с 1450-х годов Англия переживала собственный «предмакиавеллиевский момент». Политичное поведение, по его мнению, более не ограничивалось только и исключительно «теми, кто щедрою рукою делал благо для всех, но относилось и к тем, кто устраивал все самым наилучшим образом для себя самих. Растянувшись и отдалившись от своих ранних и радужно-оптимистичных форм, политичное поведение теперь обозначало и действия тех, кто не чурался лжи, обмана и даже клятвопреступления, если это входило в набор средств удобной политической практики» [202]. По крайней мере, в этом смысле Война Алой и Белой розы представляла собой переворот в английской политике.

Несколько политических текстов середины XV века, уже встречавшихся читателю в этой книге, показывают признание этой новой формы политики. Нельзя сказать, будто распространение таких воззрений было совсем не известным в Англии. Скорее на протяжении Войны Алой и Белой розы эти идеи поначалу обсуждались открыто, а потом их сторонники стали их превозносить. В Somnium Vigilantis обвинители от Ланкастеров оправдывали лишение баронов Йоркской партии всех прав в 1459 году соображением, что герцог Йоркский с союзниками взяли на вооружение язык реформ с целью одурачить народ и прикрыть собственные алчность и честолюбие. «Хотя они и совершили много славных и ярких деяний, по виду преследующих всеобщее благо, и сказывали, будто желают только добра… на самом деле люди были обмануты и ослеплены их лживыми и корыстными кознями и благовидной лживостью». Автор признает, что участники Йоркской партии использовали господствующую политическую культуру Англии Ланкастеров и осознаваемую последними необходимость получать одобрение народа: «Люди предпочли их, следовательно, они были хороши» [203].

Опасения относительно повсеместного обмана и злонамеренности со стороны тех или иных участников конфликта отражены в широкоизвестном беспокойстве по поводу клятвопреступлений. По утверждению йоркистов в 1461 году, царствование династии Ланкастеров основано на клятвопреступлении: ведь в 1399 году Генрих IV торжественно солгал, ибо во всеуслышание заявил о возвращении в Англию лишь ради герцогства Ланкастерского. Но точно так же ради карьеры нарушил клятву в 1450-х годах и герцог Йоркский. Начиная с 1452 года Ричард несколько раз присягал в том, что был, есть и останется верен Генриху VI и будет воздерживаться от «пути вражды». Это обязательство нарушалось со столь тревожным постоянством, что герцога Йоркского «приходится считать одним из главных клятвопреступников всех времен» [204]. Действительно, в 1461 году Маргарита Анжуйская напомнила жителям Лондона, что герцог поступал «противно его присяге и в противоречии с торжественными клятвами, данными им самолично без принуждения и давления» [205].

В 1471 году Эдуард IV взял на вооружение точно такую же тактику, как и Болингброк в 1399-м, заявив, будто возвращается из изгнания с целью вернуть себе законное наследство. Правда, Эдуард, стараясь не прослыть нарушителем собственных обязательств, поступал тоньше, если угодно, в большей степени по-макиавеллиевски. Автор «Пришествия» рассказывает нам, как Эдуард надоумил сподвижников говорить, что он явился «только требовать герцогства Йоркского», а когда подступил к городу Йорк, «он и все его спутники заявляли в речах своих, что он ищет только взять то, что принадлежало по праву его отцу герцогу Йоркскому». Ссылки на «право» оказалось достаточно, чтобы Эдуарда впустили в город; но автор «Пришествия» не без удовлетворения указывает на упущенную жителями важную подробность: «Не узнав и не вспомнив, что он был не только по праву герцог Йоркский, но и истинный и полноправный наследник королевства и короны Англии, и был таковым провозглашен тремя сословиями этой страны… что по этот день не отвергнуто и не отменено» [206].

На самом деле «Пришествие» отмечает водораздел в политической культуре Англии XV столетия. Как мы видели, эта работа служит образцом пропагандистских сочинений, распространяемых сторонниками Йоркской партии в 1471 году на родине и за рубежом для создания официального и непререкаемого изложения недавних событий. «Пришествие» прославляет «сознательную попытку обмана» со стороны Эдуарда. Клятвопреступление, похоже, стало «теперь символом извращенного понятия о чести» [207]. Вместе с тем Эдуард не одинок в таком «политичном» поведении. Для других подобные дела тоже были в порядке вещей. Автор «Пришествия» отмечает, как граф Нортумберленд скрылся, отказавшись встать на ту или иную сторону в конфликте, чем он сослужил королю добрую службу.

Новые правила политического поведения англичан недвусмысленно отражены в творчестве Филиппа де Коммина. Он с удовлетворением описывает, как в 1470 году, невзирая на получение доходов от должности на королевской службе и на жалованье от герцога Бургундии, барон Джон Венлок тайно подстрекал графа Уорика к реставрации Генриха VI. Впрочем, самого Венлока ввела в заблуждение оставшаяся неназванной английская служанка герцогини Кларенс, на которую он рассчитывал как на посредницу между французским королем и графом Уориком. На деле женщина выполняла секретное задание и должна была убедить герцога Кларенса отказать в поддержке Уорику и помириться с братом. Ее усилия, конечно, увенчались успехом, и Коммин сообщает нам: «Как бы ни был хитер лорд Венлок, эта женщина обманула его и выполнила тайный уговор, что привело к гибели и поражению графа Уорика и его сторонников» [208].

В той же мере, в какой эти формы политики ассоциируются с итальянскими княжествами, Война Алой и Белой розы стала свидетельницей ренессансного стиля политики в Англии. По всей вероятности, вовсе не случайно самый знаменитый среди английской аристократии покровитель гуманизма Джон Типтофт, граф Вустер, прославился изощренной жестокостью и варварством, которые англичане считали типично итальянскими (или ренессансными). В 1458 году Типтофт оставил берега Англии, чтобы посетить Италию и затем совершить паломничество в Святую землю. Барон оставался за границей до сентября 1461 года, изучал гражданское право в Падуанском университете и превратился в поборника гуманистической науки.