В отличие от предшественника, герцога Глостера Хамфри (с которым его сравнивают как покровителя Оксфордского университета), Типтофт и сам был ученым: он перевел работу Цицерона «О дружбе» (отпечатанную Кекстоном в 1481 году) и «Об истинном благородстве» (De Vera Nobilitate) Бонакорсо да Монтеманьо. В 1460 году Типтофт произносил речь в присутствии папы Пия II и, как утверждается, растрогал понтифика до слез изяществом своей латыни. В феврале 1462 года Типтофт получил назначение на пост лорда-констебля Англии и, по своему давнему обыкновению, проводил судебные слушания по делам об измене на основе гражданского, а не общего права[209]. Двор констебля давно уже пользовался гражданским правом, но тревогу вызывала жестокость наказаний Типтофта. В 1467 году, будучи заместителем Кларенса в Ирландии, он велел пытать и казнить двух юных сыновей одного мятежника, Томаса Фицджеральда, графа Десмонда. В 1470 году, расправляясь с двадцатью людьми графа Уорика, к и без того ужасающей каре в виде повешения, потрошения и четвертования он добавил сажание на кол. Правда, в октябре того же года, после реставрации режима Ланкастеров, за измену казнили и самого Типтофта.

По мнению английских летописцев того времени, его жестокость происходила из увлечения всем итальянским. Как они утверждали, причем совершенно необоснованно, он принес в Англию «падуанский закон», а обычай сажать на кол сделал его «ненавистным среди людей за неправедную казнь вопреки закону этой страны» [210]. Отвращение хронистов к Типтофту отражает более широкие опасения, что гражданские войны до известной степени открыли ворота в Англию новым приемам политического поведения. Эти страхи продолжали шириться до конца XV века и усилились благодаря политике Генриха VII. Генрих получил политическое образование во Франции, и его стиль правления, безусловно, разительно отличался от традиций его предшественников Ланкастеров и даже Йорков. Как отмечал в 1498 году испанский посол, докладывая о ходивших при дворе Генриха слухах, король «хотел бы царствовать во французской манере, да не может». Действительно, чужеродная и новаторская политическая культура первого Тюдора была одной из основных причин внутриполитических кризисов периода его правления [211].

Вторая половина XV столетия стала свидетельницей глубоких и далекоидущих изменений в английской политической культуре. Нельзя не признать, что многие государственные институты и элементы правления как в масштабах страны в целом, так и на местном уровне остались теми же, но основополагающие идеи и принципы значительно трансформировались. Другим стал сам язык политики, отчасти именно под нажимом обстоятельств гражданских войн и из-за культурных перемен во всей Европе. Пересмотру подверглись сами догматы позднесредневекового английского политического устройства. Изменилась роль народа в политике и взгляды на то, кто именно на законных основаниях уполномочен принимать участие в политических процессах. Широкое, открытое для многих политическое сообщество на закате Средних веков уступило место более ограниченному, замкнутому политическому классу, представленному как землевладельцами, так и, что очень важно, законоведами или сведущими в новых гуманистических науках людьми.

Воздействие гуманизма на политическую культуру позднесредневековой Англии только начинает получать признание. Он обусловил новые, почти республиканские представления о государстве и изменил ключевые термины политического словаря (в первую очередь — понятия об «общей пользе» или «общем благе»). В результате Англия прочно заняла место в главном направлении культурных преобразований в Европе. Это побудило королей Эдуарда IV и в большей степени Генриха VII и его министров придумывать способы управления, основываясь как на ренессансных идеалах королевской власти и правления, так и на более древних английских традициях. Война Алой и Белой розы и породившие ее налоговые и политические кризисы сами по себе не изменили Англию, но они дали англичанам возможность обдумывать и применять новые представления о правительстве и государстве.

24 февраля 1525 года под стенами итальянского города Павия объединенная испано-имперская армия[212] разгромила французские войска, возглавляемые королем Франциском I. Для Франции это событие стало настоящей катастрофой: мало того, что король почти год просидел пленником в Мадриде, победа обеспечила Габсбургам господство на Итальянском полуострове. В бою, сражаясь плечом к плечу с Франциском, пал Ричард де ла Пол — «Белая роза», внук Ричарда Йоркского и последний из Йорков, активно притязавший на английский трон. К 1520-м годам Война Алой и Белой розы стала почти забытой историей, поэтому заговоры сторонников Йоркской партии и претенденты на престол существовали лишь в воображении подозрительного Генриха VIII. Вместе с тем Англию эпохи ранних Тюдоров продолжали сотрясать мятежи, политическая борьба при дворе, а с конца 1520-х — и события, приведшие к английской Реформации. Все же природа этих кризисов и найденные пути их разрешения позволяют увидеть, до какой степени гражданские войны XV столетия изменили королевство.

Взаимоотношения Генриха VIII с родичами Йорками показывают, насколько изменилась политическая практика. На протяжении второй половины 1530-х годов Генрих распорядился казнить дочь герцога Кларенса, пожилую графиню Солсбери Маргарет, и маркиза Генри Эксетера, правнука Эдуарда IV. Кроме того, он приказал взять под стражу за измену старого Артура Плантагенета, виконта Лайла, незаконнорожденного сына Эдуарда IV. Эти аресты и казни, однако, были не частью борьбы с претендентами на трон из Йоркской партии в глубинке, а, скорее, неотъемлемой составляющей кампании, направленной на уничтожение при дворе противников королевской религиозной и дипломатической политики. Данные процессы демонстрируют, что к 1530-м годам центром политической жизни сделался двор в широком смысле, а не взаимодействие короля и его домочадцев с вельможами на местах. Тому было несколько причин.