страшно. Я смотрела, как группка пациенток из второго отделения в фетровых шляпах и вечерних платьях с энтузиазмом протискивалась через турникет: сначала Кэрол и Хилари; затем Бренда, медленно и осторожно в отсутствие спасительной стены; потом Моди в пальто, которое было слишком мало для ее величественной фигуры; Минни Клив, миссис Шоу, одна или две пациентки из «грязного» общего зала и, наконец, отдельно ото всех шла дама Мэри-Маргарет в своем праздничном тюрбане, которая обычно не принимала участия в празднованиях.

Один из пациентов-мужчин стоял на площадке, сжимая в руках рулетку, не шевелясь, как восковая модель в витрине магазина, напоминая заколдованного сказочного персонажа из тех, что прилипали ко всему, до чего дотрагивались. Другие играли в боулинг у края площадки, где росла неухоженная трава, следя за тем, чтобы шар не выкатывался на поле; среди них был и Эрик, в длинных белых теннисных туфлях без шнурков и в белой панаме на лысой голове. Он объяснял, учил, показывал; очевидно, он знал, в чем состоит секрет игры в боулинг, так же хорошо, как знал, как научиться танцевать, раздавать призы и доставать шелковые платки из цилиндра. Я никогда не встречала человека, который разбирался бы в стольких вещах; но, хотя вел он себя так, как будто бы открыл все в жизни красные конверты, оставалось загадкой, что же он в них нашел, и закрадывались сомнения, что не более чем истертые медяки, которые ломались при прикосновении.

Неужели доктор Портман так и не появится, ведь без него не может быть ни церемонии, ни пикника? Вот и доктор Стюард подошел, без жены, но с маленьким сыном на плечах; пациентки смотрели на врача с удивлением и восхищением, особенно не могли оторвать от него глаз, как от чуда, те, что были из второго отделения, – он стоял там со своим сыном, улыбался, разговаривал, в повседневной одежде, не в белом халате, а в тяжелом твидовом пальто, защищающем от холодного ветра, и казался обычным человеком. Как и остальные люди, он, судя по всему, тоже чувствовал холод. Вот он поднял воротник и втянул голову в ненадежное укрытие, а морской ветер, не знавший, что он врач, раздувал ему волосы и щипал за уши и нос – и как только осмелился?

Я видела, как завороженно пациентки из второго отделения смотрели на него, и содрогалась от мысли, что болезни и больницы превращают обычные события в жизни человека в нечто несоразмерно изумительное. Я содрогалась от этой мысли, потому что была полна зависти: я знала, что лишь несколько вещей: любовь, голод и страх неминуемой смерти – трансформируют небрежно очерченную обыденность в чудо. А еще я содрогалась, потому что знала, что не любовь и не страх неминуемой смерти заставляли пациенток так смотреть на доктора Стюарда и его ребенка; это был своего рода голод, который нельзя утолить ни радужным тортом, ни газировкой на День спорта.

Главный врач прибыл в спортивном костюме, его сопровождала жена в леопардовом пальто, следом трусцой бежала рыжая сеттер Молли. Доктор Портман шел уверенно, по-королевски. Перекинувшись парой слов с санитарами, он вышел на площадку, сначала пощупав поверхность своими элегантными замшевыми туфлями, а затем быстро сняв их, так как знал, что святотатство будет разрешено только после того, как он скажет речь и бросит первый в сезоне шар. Откашлявшись, он произнес привычные слова, которые давались ему легко: заурядные высказывания часто являются тайным средством незаурядных людей, которые используют их, чтобы побыстрее добраться до цели, а не превращать в место поклонения или жилище.

«С невероятной радостью… Мы собрались здесь сегодня… Знаю, как все вы хотите перейти к угощениям… В этот радостный день…»

Санитар передал врачу до блеска начищенный шар; доктор Портман занял позицию, наклонился к дорожке, отправил шар вперед и объявил сезон открытым под аплодисменты преимущественно дам из второго отделения, которые понимали, что соблюдать ритуалы важно. Остальные зрители направились к павильону, где санитары начали раздавать сэндвичи, пироги и газировку, в то время как врачи удалились в отдельную маленькую комнату, чтобы насладиться собственным пиром, состоявшим из пирожных с кремом и сэндвичей с ветчиной. Мы ели то, что было приготовлено для нас: бутерброды с паштетом и маринованными огурчиками, пироги без начинки, простые пирожные с золотыми сердечками, но без смородинового джема и тарты с дыней, и, хотя некоторые из нас жаловались, что там, «в комнате» еда была вкуснее, пациенток из второго отделения все устраивало: они понимали важность ритуалов и были бы даже встревожены и в недоумении (сначала), если бы им предложили вычурные угощения.

Теперь выздоравливающие пациенты и пациенты, получившие разрешение на самостоятельное перемещение по территории больницы, начали расходиться один за другим, попутно делая замечания: «Ну и зачем все это было?», «Ой, как будто собирались организовать что-то интересное, а в итоге всего лишь доктор Портман покрасовался и бросил первый шар; в чем смысл?»

У этих временных жильцов лечебницы был солидный и скучающий вид; после вступительной речи хлопали они слегка, не неслись голодной толпой к сэндвичам и пирогам; некоторые даже отказались от принадлежавшей им по праву бутылки газировки. Тем временем в углу павильона Кэрол с энтузиазмом меняла шипучие напитки: выдавала зеленые тем, кто не любил красные, и апельсиновые тем, кому достался лимонный. Мало-помалу по площадке начали ходить мужчины, кидая пробные шары; атмосфера была расслабленной; толпа расходилась. Вскоре не осталось никого, кроме пациенток из нашего отделения, включая миссис Пиллинг и миссис Эверетт, и женщин из второго, которые все еще развлекались, играя в боулинг вместе с мужчинами, а Хилари и Кэрол получали подробные инструкции, как правильно распределять вес перед броском. Кто-то кувыркался. Неужели миссис Шоу? Снова и снова, пританцовывая, подняв юбки.

Мы, пациенты из четвертого отделения, были в ужасе, а медсестра сказала: «Удивительно, и как только вот таким позволяют выходить в люди». Мне кажется, мы пробормотали что-то в знак согласия. Подняв воротники пальто (собственных, а не мятых больничных с устаревшей меховой оторочкой и защипами на талии), чтобы защититься от дувшего в лицо ветра, мы повернулись спиной к проявлениям раскрепощенности, необъяснимым образом спровоцированным церемонией, и с достоинством, подобающим четвертому отделению, направились вниз по холму к больнице.

Мы? Я немного задержалась. У меня была полная свобода передвижения. Скоро я уезжала домой, потому что моя семья согласится забрать меня. Я задержалась, чтобы выполнить формальности и виновато поздороваться или попрощаться с теми, с кем я была знакома, я прошла мимо люпинов, акаций и кустов утесника, мимо тоскливого отделения, где мужчины