Гидеон вернулся, когда она отпила из бокала.

– Как вино?

– Изысканное. Ты не пробовал?

– Нет, но хозяин гостиницы заверил меня, что оно только что откупорено.

Он сел напротив. Его волосы были влажными, и Пруденс заметила, что, мокрые, они ложатся крутыми завитками. Это выглядело несколько фривольно и никак не вязалось с образом внушающего страх адвоката, каким он показался ей с самой первой их встречи.

Послышался стук в дверь, и в следующее мгновение появились два лакея. Они внесли трехъярусную подставку с целой горой морских деликатесов и поставили ее на стол.

– Устрицы, сэр Гидеон, сердцевидки, всевозможные моллюски, креветки и копченые мидии. Есть еще крупные креветки и клешни омаров, – сообщил один из лакеев, указывая пальцем на перечисленные дары моря.

– Благодарю вас.

Гидеон кивнул, и лакеи скрылись за дверью. Он взял маленькую острозубую вилочку и выбрал крошечного моллюска. Выковырял его из раковины и передал вилочку Пруденс.

Она тотчас же отправила моллюска в рот. Обычно она относилась к этим деликатесам с некоторым пренебрежением, но сейчас поняла, что глубоко заблуждалась. Вкус был изысканный. Она кивнула, соглашаясь с Гидеоном, и выбрала одного для себя. Теперь до нее дошло, что Гидеон придавал огромное значение еде. Они ели моллюсков, посвятив этому занятию величайшее внимание и время от времени прерывая еду довольным бормотанием, а когда лакей вернулся, чтобы убрать грязные тарелки и очистившуюся от еды подставку, они уже сидели, откинувшись на стульях и удовлетворенно кивая друг другу.

– Никогда бы не подумала, что суровый и педантичный законник может быть отъявленным гедонистом, – сказала Пруденс, нарушив молчание.

– Ошибаешься, моя радость, – ответил Гидеон. – Адвокаты ничем не отличаются от представителей других профессий. Пожалуй, еще более рьяно относятся к своему делу. Но у нас есть свои любимые клубы, любимые рестораны, любимые пабы. И там мы не особенно много разговариваем о профессиональных проблемах. Чаще стараемся наслаждаться жизнью.

Пруденс кивнула, размышляя о том, насколько легко слетали с его уст нежные слова. Это было приятно, тешило самолюбие, возбуждало, но казалось непривычным. Ее отец никогда не называл дочерей ласкательными и уменьшительными именами, да и мать редко употребляла их. Интересно, заметил ли Гидеон, что она обращается к нему только по имени? И что тон у нее изменился?

Появилась жареная утка в апельсиновом соусе с гарниром из сочной зеленой фасоли и хрустящего жареного картофеля. Была откупорена бутылка «Нюи-Сен-Жорж». Лакеи снова исчезли. Гидеон вонзил нож под хрустящую кожу жареной птицы. Потом сделал движение ножом вверх и взял вилку, чтобы насадить на нее румяную коричневую и тонкую, как бумага, корочку.

Подавшись вперед, он поднес вилку к губам Пруденс.

– Для адвоката нет большей радости, чем отдать лучший кусочек жареного эйлсберийского утенка любимой клиентке.

Утром Гидеона разбудило прикосновение чужого тела. Нежные губы прижались к ямке под горлом. Он не раскрыл глаз и не двинулся с места, в то время как Пруденс покрывала нежными и легкими, как прикосновение бабочки, поцелуями его лицо, веки, нос, скулы, уголки губ и ложбинку на подбородке.

– Не притворяйся спящим, – пробормотала она. – Я чувствую, что важнейшая часть твоего тела бодрствует.

– Важнейшая часть моего тела – мозг, поскольку я выдающийся оксфордский ученый, – пробормотал он, зарывшись лицом в душистую массу ее рыжих волос.

Пруденс хмыкнула:

– Все зависит от обстоятельств. Сейчас, смею заметить, твой мозг не представляет для меня ни малейшего интереса. А вот это представляет.

Ее рука скользнула вниз и обхватила очевидное свидетельство его бодрствования.

– В самом деле?

– Разумеется...

Они достигли пика наслаждения почти одновременно.

Еще несколько минут судороги пробегали по телу Пруденс, затем в полном изнеможении она положила голову ему на плечо. Гидеон погладил непокорные пряди ее влажных волос, прилипших к щеке.

– Хотела бы я знать, приедается ли со временем это восхитительное занятие, – пробормотала Пруденс, когда обрела дар речи.

– Вряд ли, – сказал Гидеон.

– Я тоже так думаю, – поддакнула Пруденс с довольным смешком.

– К сожалению или к счастью, жизнь требует, чтобы мы ежедневно занимались чем-нибудь еще, – сказал Гидеон, сев в постели. – Пора в путь. Надо доставить тебя домой до того, как твоя семья всполошится и заявит в полицию.

– Ты же сказал – им о нас сообщат.

Пруденс с трудом поднялась с подушек.

– Конечно, им сообщили, но, думаю, они хотели бы собственными глазами убедиться, что ты жива и здорова, пока утро еще не вступило в свои права, – заметил он, спуская ноги с кровати. – Налить тебе ванну?

– Пожалуйста.

Она снова откинулась на подушки и закрыла глаза. Зажурчала вода, и Пруденс пришла в себя окончательно.

Эта ночь была волшебной, самой восхитительной в ее жизни, полной запредельных восторгов. Но что будет дальше?

Гидеон, будто угадав ее мысли, появился в дверях.

– Пруденс, твоя ванна готова. Пора вставать и отправляться в путь. – Он произнес это своим обычным властным тоном, и Пруденс удивленно на него посмотрела.

В течение долгих часов, пока они ласкали друг друга, она забыла этот его тон – уверенный, властный, нетерпеливый. Она поймала себя на мысли, что, возможно, это и был настоящий Гидеон Молверн, а нежный, страстный любовник, который шептал ей ласковые слова и искусно вел любовную игру, на какое-то время вошел в роль и блестяще с ней справился.

– Уже встаю, – сказала она, поднимаясь с постели и потянувшись к халату.

Она проскользнула мимо него в ванную и мельком подумала, не последует ли он за ней, но этого не произошло и она не удивилась. Судя по всему, реальность взяла верх над идиллией.

Пруденс быстро умылась и вернулась в спальню. Гидеон уже оделся, и, хотя на нем был костюм, обычный для выходного дня, ей показалось, что он вернулся к привычному образу жизни и снова почувствовал себя преуспевающим адвокатом. Очаровательный беспорядок исчез из его курчавой шевелюры, он был чисто выбрит, даже осанка изменилась. Он снова стал уверенным в себе законником.

Пруденс подошла к туалетному столику и скорчила гримаску при виде своих волос. Потребуется масса времени, чтобы привести их в порядок. Она села, взяла в руки щетку и принялась водить ею по спутанным прядям.

– Позволь мне. – Он стоял у нее за спиной, протягивая руку за щеткой.

Пруденс вручила ему щетку, заметив: