– Что «всё»?

– Кажется, я знаю, что происходит.

– Ад!

– Нет – артефакт.

– Какой артефакт? – похолодел шас.

– Я сейчас на Зелёном острове, – сообщил Терс. – Корнюшин погрузил на грузовик здоровенный чёрный обелиск, напоминающий египетский…

– Чёрный? – упавшим голосом переспросил Магар.

– Да… – Четырёхрукий прекрасно считывал эмоции по голосу и сразу понял, что шасу что-то известно. – Рассказывай!

– Я…

Но закончить Магару не удалось: в трубке затрещало, зашуршало, защёлкало, на линию обрушились помехи и слышно стало через слово.

– Я…

– Что ты?

– Я… – Томба с отвращением посмотрел на трубку, но снова поднёс её к уху. – Ты меня слышишь?

– Главное – не покидай дом! – прокричал хван, сообразив, что связь вот-вот оборвётся. – Понял?

– Обелиск – это Камень!

– Что?

– Камень!

– Не покидай дом! Ты понял, Магар?! Не поки…

Соединение прервалось, и Томба громко выругался:

– Проклятие!

Попробовал ещё раз, но тщетно: телефоны в Ростове умерли.

Где хван – неизвестно.

Но он успел сказать главное: сообщил, из-за чего сыр-бор – что древняя легенда оказалась реальностью, и получается…

«Бом-м!»

Шас положил телефон на стол, вздохнул и повернулся.

Полночь. А значит, будет двенадцать ударов, следующих друг за другом через короткие промежутки. Ровно двенадцать. Не больше и не меньше.

Магар выслушал их все. Каждый. Выслушал молча и, как могло показаться со стороны, совершенно равнодушно, поскольку ни один мускул не дрогнул при этом на его лице.

«Бом-м!»

В двенадцатый раз сообщили часы:

«Бом-м!»

В двенадцатый раз отозвалось в душе шаса.

Он подождал немного, словно надеясь, что артефакт продолжит подавать голос, затем снова вздохнул, сунул руку под прилавок, вытащил увесистый молот, усиленный парой особенных заклинаний, и решительно направился к двери.

* * *

– Чего вы хотите?

– Крови!

– Чего вы хотите?!

– Крови!!

– Чего вы хотите?!!

– Крови!!!

– Зачем?

– Утолить нашу Жажду!

– Дети мои, – умилился Корнюшин, вскидывая руки в благословляющем жесте. – Славные мои дети…

– Крови!

«КамАЗ» медленно ехал по обожжённым улицам города, и при его появлении, как по волшебству, прекращались драки и насилие. Озверевшие горожане переставали бить и стрелять, опускали дубинки и велосипедные цепи, торопливо добивали тех, кто ещё дышал, и радостно бежали навстречу машине.

Совсем как дети, увидевшие Деда Мороза с раскрытым мешком.

Горящие глаза. Радостные лица. Тянущиеся руки… Каждый хотел прикоснуться если не к самому Камню, чёрным обелиском возвышающемуся в кузове грузовика, то хотя бы к автомобилю, которому повезло тащить на своей спине священный груз. И на который, соответственно, сошла часть его благодати.

– Крови!

– Да!

– Крови!!

– ДА! – Корнюшин развёл в стороны руки и закрыл глаза в блаженной истоме. – ДА!

Теперь не было нужды искать жертвенных животных – они сами умоляли выбрать их. Раз в пять или шесть минут – в зависимости от требований Камня, – Виктор или Зоран наклонялись к толпе, протягивали руки и выдёргивали в кузов очередного «счастливчика».

Рыдающего от радости человека подводили к Камню, позволяли прикоснуться к святыне, поцеловать, после чего Жрец резал жертве горло, орошая обелиск свежей кровью.

– Во имя нашей Жажды!

– Кровь!

* * *

– Ненавижу!

– Ты спятил?

– Ненавижу!

Сначала полицейский показался Терсу адекватным, да к тому же вполне приличным для чела профессионалом, способным хоть как-то прикрыть ему спину в случае необходимости. Хван был уверен, что Брагин поверил его глуповатой истории о «психотронном оружии» и останется на его стороне, что бы ни случилось, и вот – незадача.

– Ненавижу!

Фёдор Семёнович напал на четырёхрукого неожиданно, сзади, выбрав момент, когда они осторожно пробирались через какую-то арку, раздумывая, выходить ли на широкую улицу, по которой то и дело пробегали группы вооружённых чем попало челов. Путешествие по городу и так-то напоминало движение разведотряда через линию фронта, требуя предельной концентрации, и предательский удар с тыла показался хвану излишним.

– Ненавижу!

Полицейский выхватил пистолет, но допустил три ошибки. Первая: издал эмоциональный крик. Второе: за мгновение до крика зашуршал одеждой, с головой выдав профессиональному киллеру свои намерения. Третье: вообще связался с хваном.

– Ненавижу!

Убивать идиота Терс не стал. За мгновение до выстрела развернулся, ушёл от пули, поднырнул под вытянутую руку полицейского, благо стоял Фёдор Семёнович совсем рядом, одним шагом оказался позади, ударом в голову отправил недолгого попутчика в отключку и даже успел подхватить падающего подполковника и бережно уложить на землю.

– Так лучше.

Оставался маленький вопрос: что делать дальше?

* * *

– Меня!

– Нет, меня!

– Возьми меня!

– Меня!!

Челы тянули руки, отпихивали друг друга, в надежде оказаться ближе к колеснице Камня, толкались, но и только – драться не смели, боясь осквернить происходящее.

– Меня!

– Я хочу умереть!

– Возьми меня!

Они с надеждой смотрели на рыжего помощника Жреца, а тот…

Виктор не задумывался над тем, кого выхватывает с земли и подводит к Камню: женщину, старика, мужчину, подростка… Всё равно. Важно было лишь то, что всякий раз, когда Жрец взмахивал ножом, Веберу становилось на удивление хорошо, как будто часть крови жертвы попадала не на обелиск, а на него, на чуда… проникала глубоко внутрь и действовала подобно наркотику счастья.

– Выбери меня!

Виктор подхватил с земли миловидную женщину, руки которой были испачканы кровью, и поставил перед Камнем.

– Я люблю тебя! – шепчет дура холодному обелиску.

Корнюшин взмахивает ритуальным ножом, капли горячей крови летят во все стороны.

«Хорошо…»

Непрерывные убийства сливаются в бесконечную череду смерти, Вебер не различает лиц и пола жертв, действует как автомат, хотя… Разве автомат способен пребывать в экстазе? А Виктора трясло не переставая: от крови, от смерти, от повторяющихся взмахов ножа, от чувства сопричастности к грандиозной Церемонии, от любви к Камню.