Может быть, подумала я, теперь я буду видеть мир глазами художника?

Я могла закрыть глаза и просто наслаждаться своими ощущениями, но у меня был вопрос к Яну, который не давал мне покоя. И сейчас, когда мы остались одни, я не могла не спросить его.

– Скажите мне кое-что, – проговорила я, стараясь, чтобы это прозвучало небрежно.

– О’кей, – сказал Ян, продолжая грести.

– Почему ваш бизнес прогорел?

Я почувствовала, как Ян напрягся, услышав это.

Но я уже не могла остановиться. Так что я продолжила, не отводя взгляда от воды:

– Что случилось?

Ян не отвечал и просто продолжал грести.

– Я хочу сказать, это была такая прекрасная задумка.

Ян так долго молчал, что я, наконец, повернула голову и посмотрела на него.

– Я не слишком хороший управляющий, – сказал он, наконец. – Я слишком мало уделял внимания многим вещам.

Я пожала плечами, словно говоря: «О’кей». Словно этот ответ удовлетворил меня.

Но, разумеется, его ответ лишь породил множество других вопросов. Почему человек с такой блестящей идеей взял на себя труд основать свое собственное дело – изобретя, по сути, совершенно новый бизнес! – а потом перестал уделять ему внимание?

Но по виду Яна я поняла, что он не хочет говорить об этом.

И я замолчала.

Мы были здесь не для того, чтобы чувствовать себя несчастными. Мы были здесь для того, чтобы попытаться хотя бы на короткое время почувствовать себя счастливыми.

К тому времени, когда мы вернулись, солнце уже начало садиться. А Толстяк Бенджамен, который оказался скорее коренастым, чем толстым, с крепким телом и густой окладистой бородой, вместе с Кит хлопотал возле костра. Ян принес меня на закорках к костру и усадил на стул, и я стала наблюдать за тем, как Кит и Бенджамен флиртуют друг с другом. Казалось, он не мог удержаться от того, чтобы постоянно прикасаться к ней, а она, похоже, не возражала.

Кит приготовила соте из овощей в горшке прямо на костре («Он вегетарианец», – извинилась она, когда мужчины ушли в лес за дровами). Когда солнце село, стало прохладно, и Ян пошел за пледами. Когда он снова появился со стопкой пледов, под мышкой он нес еще кое-что.

Гавайскую гитару.

– Вы музыкант! – воскликнула Кит, увидев ее.

Ян покачал головой:

– Не играл уже тысячу лет. Но я могу сыграть «С днем рождения тебя».

И так он и поступил. В его исполнении это была почти что серенада. Я завернулась в плед, стараясь, чтобы он не прикоснулся к обожженным участкам на моей шее, и после этого все уселись вокруг костра, и Ян стал играть все, что ему заказывали, а мы с удовольствием пели. Он часто сбивался, но, кроме него, это никого не беспокоило.

– Не извиняйтесь, – сказала я, – вы играете на гавайской гитаре лучше всех, кого я знаю.

Ян слегка улыбнулся:

– А я единственный из всех ваших знакомых, кто играет на гавайской гитаре?

– Точно.

Он знал несколько песен Боба Дилана, пару песен Джеймса Тейлора, одну песню Вана Моррисона и все песни «Битлз».

Таким образом, мой день рождения у костра стал вечеринкой, посвященной «Битлз». Мы пели, и пели, и пели. И ели вегетарианское соте. А потом, вместо обязательного торта, испекли на чугунной сковороде шоколадное печенье с растопленным зефиром.

– Я думала, что мы станем готовить сморы, – сказала я.

– Мы готовили сморы тысячу раз, – фыркнула Кит. – Пора приготовить что-то новенькое.

Прежде я часто готовила здесь еду на костре и отмечала здесь свои дни рождения, но, хотя это место было таким знакомым мне, я никогда не чувствовала себя так, как сейчас. Все казалось мне немного непривычным.

И я обнаружила, что мне хочется вот так сидеть и сидеть у костра. Во всяком случае, мне не хотелось уходить в дом.

Ян время от времени спрашивал меня, не устала ли я, но я лишь качала головой. Я немного замерзла в своем сарафане, но все равно не хотела уходить. Кит и Бенджамен прикончили соте и понесли сковородки и кастрюли в дом, чтобы помыть их. А потом исчезли, чтобы заняться каким-то неотложным делом. Но меня это не волновало. Мне нравилось сидеть и смотреть на огонь. Мне было холодно, но и это ощущение мне нравилось. И мне нравилось сидеть на природе и говорить Яну, какую песню спеть. Он пел, и я пела, и мне нравилось слышать, как наши голоса сливаются.

Завтра все будет по-другому. Мы проснемся и поедем обратно, к реальной жизни в уродливой больнице с флуоресцентными лампами и сиреневыми шторами. И чем скорее я лягу спать, тем скорее это произойдет. А я не хотела этого.

Но Ян, наконец, сказал:

– Вы, должно быть, замерзли. Лично у меня заледенела задница.

– Это неважно.

Он внимательно посмотрел на меня:

– Ваши губы немного посинели.

Он отложил свою гитару и подошел ко мне. Потом взял меня за руки и ужаснулся:

– Бог мой, Мэгги. Вы просто окоченели.

Одним движением он подхватил меня на руки, на этот раз не взваливая меня на спину, а прижимая к своей груди. И чтобы ему было легче нести меня, я обняла его рукой за шею и уткнулась носом в его плечо. Этот упоительный запах Яна! Я с восторгом вдохнула его, наслаждаясь этим ощущением. А потом подумала: смогу ли я прикоснуться губами к его шее так, чтобы он не заметил?

Он быстро пересек двор и вошел в дом, где было тепло и уютно. Пройдя через кухню, он стал подниматься по лестнице.

В доме было тихо, словно там никого не было, и мне стало интересно, куда подевались Кит и Бенджамен – ушли погулять? Поднявшись на второй этаж, Ян в нерешительности остановился. Я чувствовала, как бьется пульс у него на шее.

– В какую комнату? – спросил он.

– В конце коридора, – ответила я.

Ян локтем поискал выключатель, чтобы включить свет в коридоре, но не нашел его, так что пошел дальше в темноте. Но было не настолько темно, чтобы нельзя было разглядеть очертания предметов. И он шел осторожно, но без излишних колебаний. Дверь в мою комнату была открыта, а кровать находилась прямо рядом с ней. Она была освещена голубым лунным светом, отражавшимся от воды.

Ян перешагнул через порог и споткнулся о коврик, лежавший у двери.

Он стал падать, и я до сих пор не могу понять, как он так извернулся, чтобы не упасть на меня. А я прокручивала в голове этот момент много раз.

И я приземлилась прямо на него. Я полностью лежала на нем.

Сначала, сразу после падения, мы стали выяснять, не повредили ли мы что-нибудь. Он не ударился головой? И не вывихнул ли себе чего-нибудь? Нет. Мои шрамы не задеты? Нет. Моя спина? Все нормально. Не болит ли у кого-нибудь что-нибудь? Похоже, что нет.