что упустил возможность переснять её на мобильный телефон! Впрочем, может быть, ещё не поздно? Я взглянул на часы: без пятнадцати три. Вряд ли Саша и Францев освободятся раньше, чем через час‑полтора, ну а я за это время успею сходить к особняку и вернуться обратно. Я подхватил сумку и, заперев машину, направился по извилистой глинистой дорожке, ведущей в Апрелевку. Через двадцать минут я уже стучал в бирюзовые ворота пахомовской виллы. Дверь мне открыл тот же заспанный толстый сержант, что и утром. Ни слова не сказав, он отступил в сторону, пропуская меня внутрь.

– Снова к нам? – вышел мне навстречу улыбающийся Сольцев. – Забыли что‑нибудь?

– Да вот, представьте, забыл сфотографировать кое‑что в доме, – ответил я.

– А где именно?

– Наверху, в кабинете.

– Тогда подождите немного. Место преступления у нас под электронной охраной, я сигналку отключу, схожу за ключами, и провожу вас.

– Кажется, не прокололись ваши подозреваемые? – через минуту говорил полицейский, шагая впереди меня по гулкому каменному коридору.

– Не прокололись, – нехотя подтвердил я. – Да и надежды особой не было.

– Надо использовать любой шанс, это я понимаю, – тактично заметил Сольцев. – Но, может быть, вы ошиблись в чём‑нибудь с Николаем Николаевичем?

– Почему вы так считаете?

– Да не похожи эти ребята на убийц, честно говоря. Один – мальчишка совсем, другой выглядит как‑то больно интеллигентно.

– А вы физиономист, – улыбнулся я.

– Ну, такая работа, – пожал плечами полицейский, с карточкой склоняясь над электронным ридером. – Пожалуйста, заходите, снимайте, что хотите.

Я вошёл в кабинет. Тусклый свет с улицы едва проникал сквозь алые бархатные шторы, создавая в помещении интимные розовые сумерки. Ничего не изменилось тут с утра. Тот же готический камин, похожий на развёрстую пасть библейского чудовища, тот же персидский ковёр, на котором обнаружили тело Пахомова – в полумраке бурое пятно крови на нём казалось чёрным, тот же монструозный стол и те же мраморные плиты у стены. Всё было прежним, за исключением одной детали – фотография со стола, та самая, ради которой я вернулся из Маврино, пропала…

…Вместе с начальником охраны и ещё двумя полицейскими, вызванными им, мы вверх дном перевернули всю комнату. Отодвигали шкафы, заглядывали за стол, обыскивали книжные полки, и даже, кряхтя, одну за другой поднимали мраморные плиты. Бесполезно: снимка не было нигде.

– Может, вы с собой фотографию случайно забрали, а, Николай Иванович? – вытаращив на Сольцева водянистые глаза, робко поинтересовался один из полицейских, прыщавый сержант в нахлобученной до бровей фуражке.

– Да нет, – растерянно чеша затылок, отвечал тот, обращаясь скорее ко мне, чем к подчинённому. – Я даже не подходил к ней.

– Ну а могла фотография пропасть, пока мы были в кабинете? – спросил я.

– Нет, я перед выходом всё тут специально проверил. А этот снимок особенно запомнил – у него рамка дубовая, тяжёлая, а подставка слабенькая, из крашеного картона. Это я ещё во время инвентаризации заметил. Не так поставить её, упадёт на спинку. Я видел, как вы её в руках вертели и, выходя, глянул ещё раз, чтобы убедиться, что не шлёпнулась. Нет, фото точно было на столе!

– Ну а кто‑нибудь из охранников не мог сюда зайти?

– Вряд ли… Ключ от кабинета только у меня, да и в коридоре камера стоит. Стоп, а давайте‑ка записи посмотрим! – спохватился Сольцев.

Мы спустились в помещение охраны, и один за другим просмотрели файлы всех камер за последние три часа. Ничего. После нашего ухода на территорию поместья посторонние не проникали. В коридоре возле кабинета то и дело появлялись полицейские, выполнявшие обход, но к двери никто из них также не подходил. Я раз за разом расспрашивал Сольцева о системе наблюдения. Нет, вмешаться в её работу сейчас было невозможно – рядом с пультом в комнате постоянно дежурили три человека. Не было на объекте и ни одного охранника, находившегося здесь в ночь покушения. Самих же полицейских подозревать было глупо – они имели тысячу возможностей похитить снимок и до нашего приезда. Следовательно, все теории о взломанной электронике и сообщниках из числа персонала оказались ерундой. В комнату существовал некий скрытый, тайный путь, о котором знал один из тех, кто приехал со мной из Терпилова…

Что ж, пора сомнений и метаний кончилась, – размышлял я, в сгущающихся сумерках шагая по блестящей в лучах заходящего солнца глинистой дороге от виллы к деревне. – Сегодня мне стали известны три важных факта, определяющих моё расследование. Во‑первых, мой подозреваемый – вовсе не невольный соучастник бандитов, у которого они хитростью выманили ключи от автомобиля. Он явно – один из них, он посвящён в их планы, и, может быть, участвовал и в самих убийствах. Во‑вторых, круг подозреваемых сузился: можно было больше не тратить время на Стопорова, Милинкевича и прочих сотрудников редакции. Теперь известно точно: преступник один из двух – или Саша, или Францев. В‑третьих, очевидно, что заговорщики выбирают своих жертв отнюдь не наугад – в прошлом между ними и убитыми имелась какая‑то связь, нечто такое, о чём могла поведать выцветшая фотография, без малого двадцать лет простоявшая на столе у Пахомова… Ясно, что ни Сашу, ни Францева снимок компрометировать не мог – первый в те годы ещё не родился, а второй был младенцем. Следовательно, у бандитов есть старший сообщник…

Но главный вопрос теперь был в том, нарочно ли фотографию прятали от меня, зная, что я веду расследование, или преступник забрал её просто по ходу дела, заметив, что забыл о серьёзной улике? В первом случае моей жизни может угрожать опасность – заговорщик видел, что я рассматривал снимок. Мало ли, что я мог запомнить на нём?

Я решил было возвращаться из деревни в Терпилов в одиночестве, но, взвесив всё, передумал. Пока есть вероятность того, что моё инкогнито не раскрыто, нельзя делать резких движений, способных вызвать подозрения. Жалко будет пустить насмарку результаты двухнедельных трудов, и особенно теперь, когда я так близок к цели… Кроме того – кто предупреждён, тот вооружён. Вряд ли преступник нападёт в машине, ну а в городе уйти от него несложно. Попрошу высадить меня в людном месте, а если замечу слежку – наберу Ястребцова, и тот пришлёт своих ребят на помощь.

Глава двадцать первая. Жертва наивности. Несостоявшаяся казнь

Вернувшись в деревню, я осторожно попытался дознаться у местных о том, где были мои коллеги, пока я отсутствовал. Но толковых ответов не получил – у колхозников сегодня хватало своих забот, и за приезжими никто специально не следил. Я узнал только, что