Константин, немного помолчав, произнес:

– Спасибо тебе, Марианна!

– За что? – удивилась девушка.

– Не зря я верил, что с тобой приближаюсь к Вихрю.

«Ненормальный», – подумала она, но в мыслях ее больше не сквозил холод. И тут же чувство безвозвратной утраты, сожаление, что Землю не повернуть вспять, болезненным уколом отозвалось в сердце.

– Я вспомнила еще кое-что, – уже на подъезде к дому произнесла Марианна. – Возможно, тебе пригодится. Насчет картотеки: это не картотека жертв, как мы думали поначалу, это – карты Таро, все старшие арканы, всего их должно быть двадцать два. Расклад их таков: среди них те, кто жертв замещает. – Марианна, помедлив, остановила на Константине многозначительный взгляд, добавив: – И, если помнишь, я среди них тоже есть. Ты сочтешь все это метафорическими образами – пускай, интерпретируй по-своему, как умеешь, мое дело – сказать.

Той осенью Марианна, обеспокоенная чужеродным, потусторонним присутствием в жизни Акима, решила выйти из тени и открыться ему. Намеренно столкнувшись с ним в бизнес-центре, она вручила ему сотворенное медиумом зеркальце и свою визитку в расчете, что он все же позвонит. А сама, следуя совету Ильи, раскрыла глаза и стала наблюдать. «Для той, чья жизнь разделена, любые годны зеркала», не так ли?

Перед трюмо на подсвечниках стояли две зажженные свечи. Марианна, замерев в трепетном ожидании, глядела в зеркало. По предыдущему опыту, когда, еще лежа в больничной палате, она рассматривала отражение радужной оболочки глаз, сейчас она так же неотрывно ловила каждое изменение светло-серого оттенка в неровном мерцании оранжевого пламени. Удерживать внимание на зрачках оказалось непросто, к тому же двойной свет постоянно сбивал, отвлекая переменчивыми всполохами, и Марианна взгрустнула, вызвав в памяти подаренное Акиму миниатюрное зеркальце, в котором легко и непринужденно прочитывались перепады настроения мальчика. Памятный образ зеркальца нежданно-негаданно проявился вкраплениями нового цвета на зеркальной поверхности трюмо. Появившийся из ниоткуда угольно-черный цвет словно ластиком стирал отражение и расползался в стороны. Удерживать внимание стало решительно невозможно, и девушка расфокусировала взгляд. Странно, но, потеряв внимание, она обрела ви́дение тончайших световых волн, окунувшись в которые смогла наблюдать одновременно две картины, надвигавшиеся ей навстречу из зеркальной пустоты по двум угольно-черным коридорам, по обе стороны подрагивающих свечей.

Первая картина отражала знакомые контуры худощавого длинноволосого паренька. Другая… В ней она впервые увидела существо, что назвалось мальчику Марийкой. Точнее, не увидела, а почувствовала ее волновые вибрации, амплитуда колебаний которых с каждой секундой увеличивалась, заполняя пространственный зазеркальный эфир, целиком подавляя слабенькие вибрации Акима. А тот, убаюканный грезами о белом паруснике, охотно поддавался ее захлестывающим волнам, без сопротивления ведомый их всеобъемлющей силой.

Растущие энергетические импульсы не ограничивались зазеркальем. В какой-то момент они передались Марианне, и она ощутила их как свои собственные. Она словно снова перенеслась в отсек № 29, со всей страстью желая оттуда выбраться, она будто вновь сжимала в дрожащих руках девятимиллиметровый ПМ охранника-вороны, но теперь знала, что непременно спустит курок. Но сейчас вовсе не Марианна томилась взаперти, а та, другая, обитающая по ту сторону зеркал, жаждала покинуть тюрьму; не она, а та, другая, держала палец на спусковом крючке, полная несгибаемой решимости поразить цель. А целью был несчастный АК-47, ее невольный тюремщик. «Две части в мальчике одном», не так ли? Та душа, что, уступив свое место, избегнув Элизиума, ушла в тень и оттуда теперь рвалась на свободу. Марианна, поняв это, испытала противоречивые чувства: переживая терзания чужой души, запертой в тени зеркал, одна ее часть переполнилась сочувствием, другая – тревожась за мальчика, сознавала необходимость неусыпного внимания.

«Главное – всегда быть настороже», – пронеслась мысль в ее голове неизменно низким голосом шувихани, когда гладкая поверхность трюмо вновь отразила встревоженный лик светловолосой девушки. И Марианна старалась быть начеку: ждала, что Аким позвонит, не пропускала ни один вызов, ни одно сообщение, – но мальчик не шел на контакт. Тогда она снова и снова возвращалась к зеркалу, пока ненастным осенним днем оно не треснуло – ни с того ни с сего, да еще в нескольких местах. Зеркало пошло микроскопическими трещинами, похожими на тончайшую паутину. При внимательном рассмотрении «паучий» узор соединялся в перевернутую пентаграмму – открытие вселяло ужас! Неужели опоздала? Мысли Марианны метались от плохого к худшему. Мысли путали пальцы, судорожно пытавшиеся открыть лежавший у трюмо коробок спичек. Марианна кое-как ухватила одну спичку – остальные рассыпались, – чиркнула о коробок, зажгла свечи. В расползающихся на глазах трещинах проявлялась зияющая черная дыра, оттуда веяло холодом. В этой холодной бездне она ощутила страх, но страх принадлежал не ей, а исходил от мальчика, запертого в кромешной тьме. Мальчик не на шутку перепугался и растерялся, мальчик потерял самого себя, забыл. Нетрудно было догадаться, кто же тогда оказался снаружи, стоял у руля, управляя телом мальчика. Опьяненное вкусом долгожданной свободы существо могло в любой момент привести спусковой механизм в действие. Чтобы предотвратить падение в бездну, Аким должен был вспомнить себя – подростка с идиотским именем АК-47, гонимого всеми андрогина, неопределившегося, непонятого, желающего лишь одного – удрать из докучливого социума, и чтобы веял теплый бриз, принося аромат соленых волн, и белый парусник продолжал путь навстречу вечному солнцу.

Тогда Марианна набрала номер, призвав в союзники их одни на двоих воспоминания о мечте – загадочном белом паруснике на серебристых волнах, – не дав мальчику сделать роковой шаг в пропасть. За мгновение до того, как мальчик Аким вспомнил себя, Марианна уловила резкую вспышку ярчайшего света, за ней с незначительным интервалом последовали другие – словно сотни фотокамер разом направили свои объективы ей в глаза. Озарение пришло позже – свет исходил от гаджетов: камеры выхватывали из темноты школьную крышу, где чудил съехавший с катушек мальчик, изгой класса. И свет этот сводился в одну точку – вихревую воронку, с каждой вспышкой фотокамер наполнявшуюся силой, а в центре силы проявились нечеткие очертания лица: курносый нос, огромные серо-зеленые глаза, по-детски удивленные и сияющие, рыжие кудри, ниспадающие на лоб. Играючи, с упоением, как ребенок, которому наконец разрешили сладкое, девочка поглощала энергию, идущую от гаджетов, со всеми постами, лайками, комментариями и прочими ментальными посылами их владельцев. Явление в эфирном спектре юной души, чудом избежавшей участи обитателей Элизиума, поразило Марианну в самое сердце, но мальчик был важнее. Он подошел к самому краю, дальше края идти некуда, а значит, настало время открыться и все ему объяснить.

Мальчик увидел Марианну, лишь только очнулся от потрясения. Он узнал ее сразу – иначе и быть не могло, ведь она знала о белом паруснике. И они подружились, потому что не могло быть иначе. Да, она знала о белом паруснике, и она находилась с ним – живая, во плоти, говорила приятным голосом и держала за руку. Каждый день Марианна навещала его в клинике, и Аким каждое утро ожидал ее прихода. Она знала о белом паруснике, и он мог довериться ей, как когда-то совсем недавно той, другой – рыжей, не живой.