Все делалось шаблонно, без творческой мысли и без обсуждения в наркомате обороны стратегии обороны страны, как это было сделано в 1812 году, когда императору Александру I и всему правящему классу России стала ясна неизбежность войны с наполеоновской Францией. Тогда в выработке стратегии русской армии участвовали не только русские умы, во главе которых стоял М. Кутузов и Барклай-де-Толли, но и такие видные зарубежные военные теоретики, какими были К. Клаузевиц и А Жомини, и все они предлагали русскому императору избегать генерального сражения с наполеоновской армией и планомерно отступать в глубь безбрежного русского пространства, на просторах которого иссякнет боевая сила армии Наполеона.

Наиболее правильным в 1941 г. могло стать решение, когда главные силы приграничных округов оставались бы развернутыми на старой государственной границе, а на новую границу, удаленную на 200–300 километров к западу, были бы выдвинуты в качестве прикрытия только конные и механизированные соединения и части для ведения подвижной обороны вместе с пограничными войсками, целью которой было бы сдерживание главных сил врага с помощью огня и массового разрушения всей приграничной инфраструктуры, особенно дорог и мостов, чтобы максимально затруднить действия вражеских сил в продвижении на восток Такой стратегический маневр можно и нужно было совершить за несколько дней до нападения фашистской Германии на Советский Союз и отодвинуть рубеж развертывания главных сил приграничных округов в глубь страны — на старую государственную границу, как это сделало командование австро-венгерской армии в августе 1914 года. Узнав о готовящемся крупном наступлении русской армии, австрийское командование отодвинуло рубеж развертывания своих войск на 100–150 км и избежало окружения и разгрома на начальном этапе войны.[308]

Выигрыш времени в несколько суток, с одновременным вскрытием главного замысла напавшего противника, давал возможность главным силам приграничных округов подготовиться для нанесения сильных контрударов по вторгшимся войскам фашистской Германии. Наверное, можно было разработать и другие варианты, если бы вопрос надвигающейся войне обсуждался в обществе, как это было перед вторжением наполеоновской армии в Россию. Но в тот исторический период эта тема была запретной — не хотели провоцировать Гитлера в надежде выгадать еще один мирный год жизни для страны. К глубокому сожалению эта наиважнейшая проблема очень мало обсуждалась даже среди высшего командного состава армии, поэтому решение Генерального штаба, каким бы оно ни было, хорошим или плохим, было безвариантным.

В плане же обороны государственной границы на первое место было выдвинуто требование незыблемости границы СССР путем упорной ее обороны армиями, расположенных в приграничной полосе. Именно там предполагалось прикрыть мобилизацию, стратегическое сосредоточение и развертывание остальных сил Красной Армии. Советской военной теории в предвоенные годы не удалось создать последовательной концепции начального периода войны в том ее виде, который вытекал из опыта военных действий на западе. Она допускала возможность проведения мобилизационного развертывания уже после начала войны, и недостаточно конкретно занималась изучением таких вопросов, как ведение стратегической обороны, вывод войск из-под первого удара. Маршал Советского Союза Г. Жуков уже в послевоенные годы, подытоживая деятельность Генерального штаба по подготовке отражения нападения фашистской Германии, вспоминал, что «многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны. Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в характере и способах ведения Второй мировой войны. Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, затем уже только вступят в дело главные силы противника. Но война, вопреки ожиданиям, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил гитлеровской Германии».[309]

Из этих взглядов вытекала и неверная трактовка значения первых операций. Начальный период рассматривался как отрезок времени от начала военных действий до вступления в сражение основной массы вооруженных сил. Возможно, что некоторое влияние на указанный замысел оказал и тот факт, что подвижную оборону в Красной Армии стали считать неприемлемым видом боевых действий и в проекте Полевого устава 1939 года раздела о подвижной обороне уже не было.[310]

А ведь война фашистской Германии с Польшей и Францией наглядно продемонстрировала, что гитлеровское командование, используя силу и подвижность танковых и моторизованных войск, не дало ни польскому, ни французскому командованию ни одного дня для передышки, что и привело их армии к быстрому разгрому. Военные газеты и журналы того времени содержали очень ценный материал, позволявший с полной ясностью усвоить основные способы ведения боевых действий немецко-фашистских войск, приводивших их к победе:

— скрытое отмобилизование и сосредоточение войск, необходимое, по расчетам гитлеровского командования, для полного разгром врага в короткие сроки;

— внезапность нападения;

— быстрое и одновременное нанесение нескольких ударов, как правило, по сходящимся направлениям с целью окружения главных сил противника;

— ведущая роль в наступательных операциях танковых и моторизованных дивизий и бомбардировочной авиации;

— высокие темпы подвижных соединений вермахта и развитие его на глубину до 300–400 км (например, Варшава и Дюнкерк) в форме клиньев, вершину которых составляли в Польше танковые войска, а в Западной Европе — танковые группы в составе двух-трех механизированных корпусов;

— массированное применение авиации как для поддержки и обеспечения наземных войск, в первую очередь танковых корпусов и групп, так и для борьбы с авиацией противника, которую немцы стремились всегда уничтожить с началом войны на аэродромах в целях завоевания господства в воздухе;

— широкое применение диверсионных групп и десантов для захвата в тылу противника важных объектов, мостов и переправ через водные преграды, удобных для развития наступления в глубину, и удержание их до подхода своих главных сил.

Уже перед нападением на Советский Союз в апреле и мае 1941 года гитлеровское командование снова применило такую же форму боевых действий при разгроме Югославии и Греции, и, казалось, советскому военному руководству было достаточно преподано уроков, чтобы их усвоить. Ведь все эти формы и способы ведения боевых действий были применены немецко-фашистскими войсками и при нападении на Советский Союз. Ничего нового и неожиданного для нашей армии немцы на Балканах не показали. Однако наркомат обороны и Генеральный штаб Красной Армии, занятые исследованием тяжело давшейся нам победы над Финляндией, по-видимому, недостаточно внимательно изучали ход военных действий в Европе и рассчитывали навязать противнику свой способ ведения войны, который отрабатывался на всех командно-штабных учениях с руководством приграничных округов и армий. Они неизменно проходили в одном ключе. Силами войск прикрытия вторгшемуся противнику, как правило, наносились сильные ответные удары, его наступательные возможности резко снижались, и тогда следовали мощные контрудары механизированных корпусов, которые вытесняли врага из пределов Советского Союза, а после подхода главных сил Красной Армии боевые действия переносились на территорию противника и завершались на западном берегу Вислы скрещивающимися ударами Западного и Юго-Западного фронтов.