Затем поступило распоряжение действовать по тому самому плану, который я представлял Йодлю несколько недель назад. «Юнкерсы», торпедные катера и «паромы Зибеля» вступили в дело. Мой батальон все еще находился на юге в составе армии «Африка». Им не представлялось шанса пробиться на север к полуострову мыс Бон. Я получил последнее радиосообщение от капитана Бернхардта:

«Не осталось ни топлива, ни боеприпасов, лишены возможности передвижения, ожидаем решающей атаки. Передаем привет командиру и нашим семьям. 3-й танково-разведывательный батальон».

Когда первые солдаты и офицеры прибыли на аэродромы для эвакуации, там их уже ждали американские танкисты:

– Привет, ребята. Похоже, все для вас кончилось, – приветствовали они наших военнослужащих. – Ручки вверх!

В ставке колебались больше полумесяца, чтобы все же решиться на «немецкий Дюнкерк». Тысячи людей можно было бы спасти, если бы Йодль сразу дал добро нашему плану.

6 мая, после широкомасштабного наступления союзников по всему фронту, немецко-итальянские части некогда гордой армии «Африка» сложили оружие. В плен отправились свыше 130 000 немецких солдат.

Попасть в плен испокон веку считалось позором как в личном плане, так и в «общегосударственном». Несмотря на то что со стороны британцев и американцев можно было ожидать гуманного обращения, многие старались избежать плена. Некоторым удалось вырваться всеми правдами и неправдами. Некоторые из военнослужащих парашютной дивизии добрались до Сицилии, привязавшись к шасси переполненных Ju-52.

Вдруг в Риме мне встретился лейтенант фон Мутиус из моего батальона.

– Поскольку ни техники для разведки, ни боеприпасов у нас не осталось, – рассказывал он, – меня со снабженцами отправили на полуостров мыс Бон. Когда стало ясно, что конец уже близок, мне посчастливилось отыскать в гавани целенький и хорошо замаскированный «паром Зибеля». Механики пришли к выводу, что паром готов к отплытию. Я спросил солдат, бесцельно слонявшихся поблизости, не хочет ли кто из них добраться со мной на Сицилию. Желающих нашлось до сотни, с ними мы и отплыли до рассвета. Шли только по компасу и без помех прибыли на Сицилию. Однако высадиться там нам не разрешили из-за отсутствия соответствующих документов. «Ну хорошо, хорошо, – прокричал я итальянцам, – мы снова выходим в море». Мы причалили в неохраняемой бухте. И вот мы здесь, готовые вновь встать в строй.

Лейтенант фон Вехмар из моего батальона, который после войны стал корреспондентом агентства UP в Германии, а сегодня наш посол в Лондоне, поведал о своей судьбе годы спустя:

«В последние дни мне довелось участвовать в боях на севере. После капитуляции мы с одним офицером сумели сбежать и найти американский джип, на котором решили выбраться из Туниса и доехать до Марокко. Нам не удалось добраться дальше Алжира, где “ами” (американцы) засекли нас и взяли в плен, когда мы пытались добыть горючего. Как большинство немецких военнопленных, нас отправили в США, где я и оставался в лагере в Тринидаде, шт. Колорадо; обращались там со мной хорошо. Хотя тогда я очень горевал по поводу того, что попал в плен, если подумать, наверное, это обстоятельство и спасло мне жизнь».

Винфрид фон Занкт-Пауль, племянник одного моего доброго друга, поступил в наш батальон в конце 1942 г., переведенный по моему запросу, и побывал в боях с эффективным отрядом «Молинари». Спустя долгое время после войны я снова встретился с ним в Гамбурге. Он рассказал мне о последних днях моего батальона:

– Как-то, когда мы еще действовали на юге Туниса, нашему отряду удалось оторваться от британцев, хотя они и захватили наш небольшой ремонтный грузовик. На следующий день они вернули нам машину. Экипаж передал слова британского командира: «Не можем же мы оставить вас в пустыне без запчастей и воды. Вот вам немного воды, возвращайтесь в свой батальон».

Вот еще один эпизод благородства на той войне.

– Когда вы улетели в Германию, – сказал мне Занкт-Пауль, – командование принял капитан Бернхардт. В начале мая 1943 г. мы все еще сражались в южном секторе. Когда 9 мая нам пришлось сдаться, в строю батальона оставалось 90 активных штыков, при этом ни одного бронеавтомобиля и лишь чуть-чуть горючего. Британский офицер, который брал нас в плен, подошел к Бернхардту и сказал: «Для нас честь принять капитуляцию 3-го разведывательного батальона. Я разрешаю вам оставить пистолет при себе. Могу ли я чем-нибудь помочь вам?» «Пожалуйста, не заставляйте нас топать в Тунис пешком, – попросил Бернхардт, – мы очень устали». Британцы организовали для нас грузовики и доставили на них прямо в лагерь, по дороге мимо нас тащились пленные, шли пешком, причем среди них был даже один генерал.

– В Константине, – продолжал Занкт-Пауль, – нас посадили на поезд и отвезли в Касабланку, охраняли нас американцы с деревянными дубинками. «Мы не собаки, – сказали мы им, – уберите дубинки». С тех пор относились они к нам хорошо, охрана даже разговаривала с нами. По пути на запад мы проследовали мимо одного гигантского склада боеприпасов, он был не меньше футбольного поля. Нам пришло в голову одно и то же: сколько у них всего, да при таких условиях у нас просто нет шанса выиграть войну. В лагере для военнопленных в Опелике, штат Алабама, с нами обращались превосходно. Так все и шло до тех пор, пока в начале апреля 1946 г. нас не отправили в Англию, где мы провели еще год, прежде чем нас отпустили по домам.

Во всех этих рассказах, которые я слышал еще тогда, в Риме, и в историях, поведанных спустя многие годы после войны, всегда присутствовали отзвуки горького финала той беспощадной и благородной войны в Северной Африке. В то время как все в Риме гадали, где и когда станут – и станут ли – союзники высаживаться в Италии, африканская глава уже закрылась для меня. Мыслями же я оставался по ту сторону моря с моими храбрыми солдатами, для которых война уже закончилась.

И снова поезд повез меня на север, вверх по Апеннинам, через равнину реки По к Альпам. Вокруг царила такая мирная атмосфера, что просто не верилось, что итальянцы могут чувствовать опасность прихода войны в их собственный дом. Погода стояла по-летнему теплая, и по пути я видел людей, занимавшихся повседневным трудом. От офицера связи в Риме я получил распоряжение ехать в Берлин через Мюнхен.

В Мюнхене мне хотелось повидать друзей, но главным образом я беспокоился о том, как выполнить просьбу Гудериана организовать ему встречу с Роммелем.

Мне дали номер в знаменитой гостинице «Четыре времени года», принадлежавшей братьям Вальтершпиль. По телефону я связался с Роммелем, который проходил лечение в Земмеринге.

Я рассказал ему о проваленном «задании» и о безнадежно затянутом приказе об эвакуации. Роммель никак не прокомментировал мое сообщение – его телефон мог прослушиваться.

В «замаскированной» форме я передал ему просьбу Гудериана, на что Роммель тотчас же откликнулся. После того как я сообщил Гудериану о его согласии, они договорились о встрече в «Четырех временах года». Я попросил Вальтершпилей зарезервировать номер и в любом случае не распространяться о визите к ним двух знаменитых военачальников.