– Прошу тебя, Энн. Я не могу тебя потерять. Он сам мне их отдал, клянусь.

Она улыбается ему доброй понимающей улыбкой и ободряюще сжимает его руку.

– Мы оба знаем правду, – говорит она, отдергивает свою руку, закрывает ноутбук, отворачивается и уходит, оставляя его одного.

Я смотрю, как он тяжело поднимается, выходит за дверь и бредет обратно к своей жалкой жизни. Он это заслужил, напоминаю я себе. И все же я почему-то не могу окончательно убедить себя в этом: моя любовь к Озу не уравновешивает ненависти, которую я испытываю к Бобу. Ведь, в конце концов, жизнь не делится на черное и белое. Боб не абсолютный злодей. Когда он был с мамой, он был в основном хорошим человеком. Он любит ее, рядом с ней он становится лучше. Если бы она тогда была там, в фургоне, он бы этого не сделал.

Маме знаком только хороший Боб: тот, кто стоял с ней рядом в метель и мороз, кто голыми руками закладывал снегом разбитое лобовое стекло, кто помогал остальным выбраться из фургона, кто ухаживал за Хлоей и папой. Боб, который был с ней, пока шла спасательная операция, который практически руководил поисками Оза. До сегодняшнего дня, до звонка Бёрнса, Боб был хорошим человеком – он не притворялся, он правда был хорошим, потому что таким его делала моя мама.

Я смотрю, как он плетется по улице, и снова говорю себе, что он это заслужил. И все равно в конце концов я надеюсь, что дома его ждет Карен, что ему удастся поспать и что наутро он сумеет придумать, как ему вернуть свою прежнюю жизнь.

Рассвет. За окном светлеют и окрашиваются бледным золотом гранитные склоны гор. Мо и Кайл спят в объятиях друг друга. Мо спросонок зевает и поворачивается к Кайлу с озорной, заговорщицкой улыбкой на лице. Он моргает, не до конца проснувшись, и смотрит на нее с радостным удивлением. Целует ее в нос. – С добрым утром.

– С добрым утром, – говорит она и, довольно урча, прижимается к нему, словно так и должно быть, словно они вместе с начала времен.

Он обнимает Мо и целует ее волосы, вдыхая их аромат, и я притворяюсь, что вдыхаю вместе с ним. Волосы Мо всегда пахнут дорогим шампунем, а дыхание – чем-то сладким, карамельным, даже когда она не почистила зубы.

Мне не хватает запахов. У меня словно отсутствует одно измерение, я словно вижу мир черно-белым, а не цветным. Я не знаю, как пахнет Кайл. Я пытаюсь угадать и решаю, что он ничем не пахнет. Это производит на меня сильное впечатление. Мужчинам очень сложно ничем не пахнуть.

Это мое новое развлечение: вспоминать или угадывать запахи. У меня почти всегда получается. Я могу посмотреть на океан и вспомнить запах соли, вкус соленой воды. Я смотрю на малышей и вспоминаю младенческий запах, который есть только у самых маленьких детей. Надеюсь, там, куда я отправлюсь, есть вкусы и запахи.

– Странно, – говорит Мо.

– М-м? – отзывается Кайл, снова вдыхая ее запах.

– Я чувствую себя так легко, как будто мы знакомы всю жизнь. Но на самом деле я ничего о тебе не знаю, а ты ничего не знаешь обо мне.

Он гладит ее по спине:

– Да, я много думал об этом после аварии. Мне казалось очень странным, что все эти страшные события я пережил вместе с людьми, которых не знал и никогда больше не видел. Я много думал о вас – в основном о тебе, а еще о родителях Оза. Что стало с его отцом? Я думал, он не выживет.

– Он выжил, но с трудом. Не выжил бы, если бы мы провели там еще одну ночь. – Мо отодвигается, смотрит на Кайла. – А я вдруг поняла, что ни разу не поблагодарила тебя за то, что ты сделал. Ты ведь мне жизнь спас.

Он улыбается ей уголком рта, не размыкая губ:

– Кажется, ты уже достаточно благодарила меня прошлой ночью, но если ты хочешь снова меня поблагодарить… – Он приглашающе поднимает брови.

– М-м-м, – с готовностью откликается Мо и решительно седлает его ноги. Простыня спадает, открывая ее обнаженное тело, и я зверски краснею, хотя Мо, кажется, и не думает смущаться.

Кайл садится, притягивает к себе Мо, целует ее, обхватив ладонью затылок, и тут – бац! – я, словно от удара молнии, отлетаю куда-то вдаль.

Я изумленно оглядываюсь и понимаю, что я дома, в своей комнате. Напротив меня, в своей постели, лежит Хлоя. В первый миг я ничего не могу понять, но потом вдруг причина, по которой меня больше нет рядом с Мо, поднимается надо мной, словно солнце над горизонтом. Внутри у меня все замирает.

Я вдруг понимаю, почему я здесь. Это долгое прощание. И точно так же я вдруг понимаю, что однажды уйду отсюда. От этих внезапных озарений мне делается нехорошо. Есть и другое будущее – помимо того, в котором я сейчас нахожусь. Это откровение ошарашивает меня примерно так же сильно, как и моя смерть. Мысль о том, что когда-нибудь я покину тех, кто мне дорог, ужасает меня так же, как и тот миг, когда закончилась моя жизнь. Но я больше не могу отрицать неотвратимое. Я чувствую яркий свет смерти, настойчивое теплое свечение, до которого никак не могу дотянуться. Оно было со мной с того дня, когда я умерла, но до сих пор я не обращала на него внимания, меня отвлекал мир, из которого я явилась, оставшиеся там люди.

Я смотрю на Хлою, на то, как она, засунув в уши наушники, качает ногой в такт музыке, а потом закрываю глаза и сосредоточиваюсь на далеком свечении. Я чувствую тонкую нить, связывающую этот мир с тем, который идет за ним. Меня это не пугает. Даже наоборот. Неважно, что это, рай или просто покой, но я знаю, что меня ждет нечто лучшее, чем то место, в котором я сейчас нахожусь. От этой мысли у меня сильно бьется сердце.

Я заставляю себя вернуться мыслями к настоящему, и сердце сразу успокаивается. Хлоя, мама, папа – вот три оставшиеся у меня бесценные ниточки. И я понимаю, что мое нынешнее состояние – это не ад и не что-то вроде чистилища. Я здесь не в качестве наказания за грехи. Нет, я оказалась здесь, чтобы в моем будущем царил мир. Моя жизнь жестоко оборвалась, а жизни тех, кого я люблю, оказались разорваны в клочья. У меня не было времени подготовиться, попрощаться, я не была готова уйти. Покойся с миром – не только привычная эпитафия, это лучшее, на что мы можем надеяться после смерти.

Дело не в том, что Мо меня покинула, нет, скорее ее мир внезапно сместился, рванулся вперед, в новом, неожиданном направлении, и, хотя в ее сердце всегда будет место для меня, я больше не могу быть рядом с ней, потому что ее заполонило новое, всепоглощающее чувство к Кайлу.

То же самое происходит и с Чарли, с моими одноклассниками, с моими друзьями. Волна медленно отступает, и я превращаюсь в воспоминание. Собственно, так и должно быть. Я все еще могу навещать тех, кто мне дорог, но в отличие от того, что было прежде, не могу постоянно присутствовать у них в головах. Теперь мое появление рядом с кем-то – это акт моей собственной воли.

Я немного удивлена, но мне не грустно. В моем освобождении есть легкость: я словно избавилась от бремени. Мо счастлива, по-настоящему счастлива, и потому ее больше не мучает все то, что она потеряла. Будущее внезапно стало ярче, заслонило собой тень того страшного дня.