Патрик оборачивает вокруг моей головы полотенце, и мы возвращаемся к зеркалу. Оттуда на меня глядит Монте, встав позади с чашкой кофе.

– Ты изменилась, – задумчиво произносит Фабио.

Я непонимающе хмурюсь.

– В смысле?

– Хм, не знаю, – он делает глоток и меняет тему, – все еще хочешь заявиться на вечер со мной?

– Ну, если ты передумал, то могу пригласить его, – кошусь на Патрика, активно работающего с моими волосами.

Монте цокает языком и насупливается. Я злорадно хихикаю.

– Как поживает твой таинственный незнакомец? – спрашивает он со своим фирменным прищуром.

Я моментально краснею и стыдливо отвожу взгляд, фокусируя зрение на укладочных средствах.

– Неужели все настолько серьезно? – любопытствует Монте, вынуждая меня заерзать. Хочу ответить «ты даже не представляешь насколько», но, зная его пытливую натуру, уверена, он не успокоится и запытает меня до смерти.

– Все по-прежнему скучно и без изменений, – на прекрасном лице моего голубого друга мелькает тень разочарования, – но если мне вдруг понадобится консультация специалиста, ты будешь первым, к кому я обращусь.

– Первым? – переспрашивает он хмуро. – Я должен быть единственным, куколка.

Ой, простите, ваше величество.

– Единственным, – соглашаюсь я.

Не обращая на нас никакого внимания, Патрик включает фен и мы вынуждены прервать беседу.

Фаби отходит, а я гляжу на свое отражение и тяжело вздыхаю.

Я нервничаю, ведь одному богу известно, что уготовил для меня сегодняшний вечер.

Прическа у меня, конечно, крутая: ровные, идеально выпрямленные пряди, аккуратный пробор, все, как я люблю. Фабио говорит, это в стиле Дженифер Энистон.

Забавно. Стиль Энистон, а цвет Анджелины Джоли.

Что дальше? Трусы Николь Кидман, а лифчик Кэти Холмс?

– Merci[30], – на ломанном французском благодарю Патрика.

– Je vous en prie, mademoiselle[31], – с улыбкой отвечает он. Из всего сказанного я поняла только «мадемуазель», но ничего страшного. Не будет же он ни с того ни с сего посылать меня в задницу…

Чем мне нравится Нью-Йорк, так это возможностью поймать такси в любом месте в любое время. Стараюсь не мять платье и принимаю самую неудобную позу. Чего не сделаешь ради красоты?

– Хилтон Мидтаун, пожалуйста, – командует Монте.

Таксист молча включает счетчик и стартует. За окном вечереет, вот-вот наступит мое любимое время суток и город засияет яркими огнями. Мечтательно прикрываю глаза, а из колонок как по волшебству начинает играть знакомая и древняя, как динозавр, мелодия.

– Терпеть не могу ретро, – фыркает Монте, – еще и с саксофоном.

– Что ты имеешь против саксофона?

– Это уже не модно.

Поворачиваю голову и вопросительно гляжу на этого невежду.

– Что? – Фабио искренне удивлен. – Моду на музыку никто не отменял.

– У музыкальных инструментов не существует тенденций, прошлогодних коллекций и модного периода, – говорю я немного раздраженно.

– Хочешь сказать, что Yaki-Da и Джастин Бибер – это безвременная классика? – усмехается Фаби, поправляя бант на своей блузке.

– Я говорила об инструментах, а не исполнителях.

– Ладно, не будем спорить. – с улыбкой заключает стилист, вынуждая меня притихнуть.

Гленн Медейрос допевает «Ничто не изменит моей любви к тебе», я тяжело вздыхаю, углубляясь в свои думы.

– Как твоя работа? – неожиданно интересуется Фаби. – Доберман не кусается?

– Доберман? – мрачно переспрашиваю я.

– Роберт.

– Ах, это… – невольно заливаюсь краской, – нет, все нормально.

– Нормально? – изумляется Монте. – С Эддингтоном не бывает нормально. Я удивлен, что ты не говоришь о нем плохо.

Ах, вот в чем подвох. Я должна поливать его грязью…

– Я его почти не вижу. Точнее, вообще не вижу, – в ход идет ложь. Много лжи и ни слова правды. – Он, наверно, «кусает» только важных персон, – для убедительности добавляю я.

– Приехали, – оповещает таксист, которого я готова расцеловать за спасение своей лживой задницы. Фух.

Монте расплачивается, я выхожу из такси и ежусь от холода. Вообще-то погода отличная, но, учитывая нахлынувшее волнение, я едва не дрожу. Нервно поправляю на себе платье, по привычке ищу в себе изъяны и, разумеется, нахожу.

– Идем, куколка. – Фабио протягивает мне руку. Вздыхаю и вкладываю свою ладонь в его. Умирать, так с музыкой.

– Перестань трястись, как флаг на ветру, – шепчет он, приближаясь к дверям, – ты великолепна!

Да уж…

– Добрый вечер, добро пожаловать в Хилтон! – нас приветствует швейцар.

Понятия не имею, как себя вести, поэтому повторяю за Фаби. Он сдержанно здоровается, я тоже. Дальше мы оказываемся в огромном светлом лобби, уставленном большими деревянными колоннами, с непонятной статуей посередине. Над ней, как купол, нависает круглая лампа.

– Милочка, будешь так нервничать – упадешь в обморок и тогда действительно станешь звездой вечера. – Голос Фабио выводит меня из размышлений о декорациях.

– Я не нервничаю…

– У тебя настолько мокрые ладошки, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не вытащить платок.

Шагаем влево, где нас встречает девушка в сером костюме.

– Монте и Бэйли, – представляется Фаби.

Девушка провожает нас к банкетному залу, и дрожь в моих коленях усиливается. Сама не понимаю, почему я так нервничаю. В конце концов, это годовщина их свадьбы, а не моя. Интересно, выйду ли я вообще когда-нибудь замуж? За кого? Вот бы за Роберта…

– Дорогой мой!

Мои откровенные фантазии лопаются как мыльные пузыри.

Риз обнимает Монте, я неловко топчусь рядом, чувствуя себя ненужным элементом.

– Кэти, милая! – О боже. – Какая ты красавица! – тетя заключает меня в настолько крепкие объятия, что мой желудок вот-вот прирастет к спине. – Не могу наглядеться… – чуть ли не со слезами на глазах проговаривает она. Черт, как неловко. Не хватало еще, чтобы все присутствующие обратили на это внимание.

– Спасибо. Платье чудесное, – с благодарностью отвечаю я, незаметно стреляя глазками по залу. Где же он?