В частности, о моих пробежках. Благодаря упорному труду, любящему мужу и, конечно, моему неподражаемому коту мне удалось избавиться от проблем с аппетитом. Я даже сумела извлечь пользу из своих былых проблем, используя свой опыт в методике обучения учеников-инвалидов подросткового и раннего юношеского возраста. (Теперь вы понимаете, почему я так радовалась, что мне удалось специально набрать вес для участия в определенной группе бегунов в марафоне? И почему мой муж и даже мой отец плакали от радости, подбадривая меня криками? И хотя я пришла к финишу третьей, но я победила!) Я уже не больна, но это не значит, что я не слежу за своей физической формой. Я с аппетитом ем и каждый день занимаюсь зарядкой. Молли это быстро поняла. Каждое утро она практически гонит меня к выходу с поводком, свисающим у нее из пасти. Пока я вожусь с шнурками кроссовок, а Молли от нетерпения подскакивает на месте, от возбуждения брызжа слюной, Маршмэллоу наблюдает за нами из-под фикуса. Ему не нужно говорить, все и так понимают, что он думает. «Единственная причина, почему я разрешаю тебе, собака, идти с ней на улицу, – это моя старость. Однажды, собака, тебе придется отплатить за услугу, которую я сейчас оказываю тебе».

Когда мы с Молли выходим, Маршмэллоу с трудом забирается на спинку дивана и смотрит в окно, провожая нас взглядом. Когда мы возвращаемся, он с кряхтением спускается вниз и смотрит, как я потягиваюсь. И все время что-то говорит. Каким бы старым и измученным он ни был, он не перестает со мной разговаривать.

Через два года Молли научилась у него подавать голос. Сначала у нее выходил только слабый скулеж, напоминающий скрип дверных петель. Затем к нему прибавилось тихое рычание, по интонации совершенно не похожее на ее обычный сердитый рык, которым она реагировала на назойливых незнакомцев. И вот когда я приходила домой на ланч, мы втроем сидели на кухне и вели неспешный разговор.

– Ну, ребята, как у вас прошло утро?

– Мяу, мяу.

– Ар-р-ры.

– Понятно. У меня тоже все в порядке.

– Мя-я-я-у!

– Да, как обычно, бутерброд с ореховым маслом и яблочное желе.

– Ар-р-р! А-р-р!

– Нет, тебе нельзя.

– Мя-я-у! Мя-я-у!

– Ар-р! Ар-р! Ар-р-р-ры!

– Ну нет! – воскликнул мой муж, поняв, что происходит. – Теперь еще и собака разговаривает!

Спустя несколько лет, когда я была беременна, мне стало трудно нагибаться к поддону Маршмэллоу, и муж ворчал:

– Я покупаю этому коту еду, убираю за ним, если его вдруг вырвет, теперь еще вожусь с его поддоном, а где же благодарность? Он меня просто игнорирует! Почему он не может себя вести как Молли?

«Как же, размечтался!» Маршмэллоу на минуту поднимает голову, скосив на него насмешливый взгляд, и снова задремывает под своим любимым фикусом.

Я всегда, до самой моей смерти, буду с благодарностью вспоминать тот вечер, когда у меня начались первые схватки. Обычно с их появлением следует долгий период времени, когда еще рано ехать в больницу, а между тем дискомфорт все усиливается, и в тебе нарастает радостное и тревожное волнение перед самым важным моментом в твоей жизни. И вот в таком состоянии я расхаживала по гостиной, следя за периодичностью и силой схваток и стараясь дышать глубоко и равномерно. Маршмэллоу было уже шестнадцать лет, из которых четыре года он прожил в моей новой семье. Искалеченные артритом суставы его давно утратили гибкость, и каждое движение давалось ему с огромным трудом, к тому же он почти совсем оглох. Уже почти год он выходил из своего любимого уголка только к миске с едой или к своему поддону. А в тот вечер он вдруг встал и стал ходить вместе со мной. Он всегда подходил ко мне, когда я заболевала, но на этот раз это выглядело иначе. Маршмэллоу ходил рядом со мной целых два часа и мяукал, не умолкая ни на минуту. В конце концов Молли, лежавшая около дивана, не выдержала и присоединилась к нему. И в комнате зазвучал хор наших голосов: ар-р-р, ар-р-ры, мя-я-яу, мя-я-яу, вдо-ох – вы-ыдох, вдо-ох – вы-ыдох! И я чувствовала, как меня обволакивает их любовь, беспредельная и искренняя любовь животных. Я разговаривала с моими друзьями, расхаживая на отекших ногах, и была счастлива, как никогда! Лучшей поддержки нельзя было и желать!

Когда мы привезли моего первенца Лукаса домой, Маршмэллоу в очередной раз удивил меня. Покинув свое любимое место под фикусом, он стал спать под кроваткой сына. Когда я переносила Люка в гостиную, он тащился вслед за ним и ложился у его коляски. Люди предостерегали меня: «Смотрите! Кот может наброситься на младенца!»

А я думала: «Маршмэллоу?! Вы смеетесь? Он никогда не обидит Люка! Но даже если и захотел бы… Да вы хоть видели этого кота? Ему уже семнадцать лет, и он уже давно ни на кого не набрасывается».

Между тем мой бедный любимый Маршмэллоу слабел день ото дня. Через год ему уже не хватало сил доползти до своего поддона, что уж говорить о том, чтобы подняться на лестницу. Порой он едва добирался до миски с едой, становился рассеянным и забывчивым. Все лапки его были искривлены жестоким артритом, окончательно пропал слух, мордочка покрылась коростой. Я видела, что его мучают боли, так что было ясно, что настало время для последнего визита к ветеринару. Я легко приняла это решение. В возрасте десяти лет мне пришлось видеть, как день за днем рак пожирал моего дедушку, причиняя ему жесточайшие боли. Я не могла подвергать моего любимого и преданного друга таким страданиям. Я взяла на работе выходной, выключила телевизор и сидела в кресле, держа малютку сына на бедре, чтобы посадить Маршмэллоу на колени. Я гладила его, и его волосы плавали в солнечном луче, оседая на моем свитере. «Это Мавшмэввоу, – сказала я сынишке со своей прежней детской картавостью, – Мавшмэввоу, понимаешь? Поставайся его запомнить».

Я смотрела то на сынишку, то на кота, то на солнечный луч с танцующими в нем волосками. Мое окно, мой дом, мой взрослый мир. Тишину нарушало только тихое, мягкое урчание моего котика, который, как в старые времена, потихоньку массировал мне бедра когтями. Я почувствовала легкую боль и улыбнулась. Это был светлый момент в печальном дне, когда я сидела с теми, кого так любила.

Я открыла свой фотоальбом. Вот я маленькая, в сиреневой ветровке и с взъерошенными волосами, держу перед камерой котенка Маршмэллоу. Снимок сделан поляроидом, уже побледнел, но на моем лице сияет гордая и счастливая улыбка. Да, я безмерно гордилась им! У нас не было поляроида, должно быть, этот снимок сделала наша соседка Кэтрин. Она была уже старенькой и очень любила Маршмэллоу. Она смотрела, как мы играем с ним, из окна или из сада и наверняка слышала нашу болтовню. Она должна была слышать ссоры моих родителей и наши драки с сестрой, когда мы вымещали друг на друге свой страх и переживания. И вот она сделала эту фотографию и подарила ее мне, потому что я была просто маленькой девочкой и так гордилась своим котом, так любила его. Я перелистывала страницы. Вот фотография, где мы с Маршмэллоу высовываем головы из вороха опавших листьев. Вот мы с ним на заднем дворе. Вот еще несколько снимков, где я в школьной форме держу Маршмэллоу на руках. Я вспомнила один снимок, когда я еще не ходила на танцы, – мы лежим рядом с Маршмэллоу под солнцем на одеяле. Вот я с ним на руках после окончания школы. Это я в свадебном платье, сияю улыбкой и прижимаю к себе своего несравненного котика. «Мам, – помню, приставала я к матери. – Принеси фотоаппарат, я хочу сфотографироваться с Маршмэллоу».