Маша воспользовалась сложившийся ситуацией и быстро протиснулась между Жужговым и Марковым, зацепившись платьем за наган последнего.

Ткань тут же поползла с плеча, чуть приоткрыв тугую округлую грудь девушки с красным пятном засоса на молочной коже. Она была настолько привлекательна и обольстительна в своем неглиже, что Жужгов, помимо воли, завистливо вздохнул. Везет флотским — аппетитных барышень завсегда пользуют, причем не с принуждением, а с полным и обоюдным согласием.

— Напишите мне что-нибудь здесь, ваше величество. — Маша присела перед Михаилом Александровичем и полностью обнажила правую грудь с нахально торчащим соском.

— Что… вы… позволяете? — от лица «гражданина» Романова можно было прикуривать, оно напоминало раскалившийся самовар.

Это сама девушка должна была бы стыдиться своего вида и поведения, но, тем не менее, Михаил Александрович не знал, куда спрятать глаза. А ведь он был отнюдь не пуританином, а его «Дикая дивизия» на фронте не отличалась целомудренностью и благонравием. Само название этого скопища безжалостных горцев о многом говорило. И наводило на врагов и обывателей жуткий страх.

— Как вы стеснительны, ваше величество!

Девушка ожгла великого князя таким похотливым взором, что тот содрогнулся. Будь она в другом виде, в ином месте и в раннее время, лет двадцать назад, вряд ли бы Михаил Александрович удержался бы от соблазна. Но сейчас…

— Я хочу вас! — жутким безумным голосом сказала девушка и, облизав пересохшие губы кончиком розового язычка, закончила грудным волнующим душу и тело голосом: — И возьму вас. Сейчас, немедленно!

За секунду девушка скинула с себя разорванное платье и, прекрасная в своей наготе, не замечая всеобщего остолбенения, кинулась на опешившего и потерявшего дар речи великого князя.

Ненасытной менадой она бросилась на грудь Михаила Александровича, крепко обхватив руками за шею, а ногами за бедра. И настолько был стремителен бросок, что даже ее легкого тела хватило, чтобы великий князь рухнул на диван.

От растерянности он даже не сопротивлялся, а Маша плотно прижалась к нему, полностью прикрыв своим горячим телом. Похотливо заерзала на мужчине, прижалась к нему голодным клопом, жутким голосом оголодавшего вурдалака радостно заухала.

Именно этот ее рев и пригвоздил чекистов с прислугой на месте, привел в состояние полного обалдения. Они уставились на невиданное зрелище и словно окаменели…

А потому Марков не расслышал негромкого хлопка в коридоре, и лишь знакомый запах пороха вызвал тревогу в мозгу. Не понимая, что происходит, не сводя глаз с нагой девчонки, что пыталась изнасиловать великого князя, он чуть повернул голову и на секунду встретился с глазами матроса. И возопила его душа в лютом, внезапно накатившемся ужасе.

В номере царила смерть, ее страшный запах полностью захлестнул помещение. Секунды растянулись в минуты, Марков ничего не мог сделать, тело стало ватным, а ноги начали сгибаться под его тяжестью.

Жужгов выгибался на полу — из разрезанного наискосок горла хлестала кровь. Начальник Мотовилихинской милиции предсмертно хрипел, уставив стекленеющие глаза в потолок. Рядом с ним лежал лицом вниз и Колпащиков, безвольно раскинувшись на ковре. Ниже левой лопатки торчала рукоять ножа, и Марков понял, что чекист умер почти мгновенно от точного удара прямо в сердце. А еще краем глаза он заметил, как в коридоре торчат желтые сапоги — такие носил дежуривший в номере чекист Попов, минуту назад живой, сейчас уже мертвой куклой вытянувшийся на полу.

И глаза, эти глаза матроса — уже не наглые и пьяные, а пронзительно синие, с плавающими льдинками беспощадной жестокости матерого убийцы. И истина только сейчас дошла до Маркова.

— Измена…

Договорить чекист не смог — ослепительная вспышка боли пронзила его живот, внезапно ослабевшая рука не могла поднять наган, а отказавший палец не нажал на спуск. Жуткая боль нарастала, парализовала все его молодое и сильное тело. Марков захрипел, выплевывая кровь, и попытался из последних сил закричать, поднять тревогу, призвать на помощь. На помощь…

— Не балуй! Подыхай молча, сволочь!

Крепкая ладонь матроса плотно зажала несостоявшемуся цареубийце рот, а другая не менее сильная рука ухватила за затылок. И почти сразу Марков услышал противный хруст своей собственной шеи. И вспыхнувшее в мозгу яркое солнце полностью захлестнуло сознание, но тут же стремительно бросило душу чекиста в зловещую пустоту небытия…

* * *

Чьи-то руки бережно подняли ее с жесткого костлявого тела императора, и Маша сразу же опомнилась. Неожиданно ей стало очень холодно, и девушку буквально заколотило нервной дрожью. Она не могла вымолвить ни единого слова и только слышала, как стучали ее зубы.

— Все хорошо, Маша, все хорошо. Ты у нас молодец, — крепкие надежные руки «ее» Феди, а так она мысленно называла его, на секунду приобняли.

Затем Шмайсер буквально вырвал из рук продолжавшего стоять столбом англичанина серый мягкий плащ и бережно укутал им девушку, тщательно запахнув полы и затянув пояс.

— Вы… это… зачем? — чуть заикаясь и медленно выговаривая слова, обратился к девушке Михаил Александрович, красный как вареный рак. Великий князь словно не понимал, что произошло в номере, и будто не видел трупов, лежащих на полу. Его глаза были прикованы к Маше.

— Она защитила вас собой, — тихо прозвучал голос Путта. — Иного выбора у нас не было. Этот чекист…

Гауптман остановился, наклонился и поднял самодельную бомбу. Затем слегка пнул мертвое тело Маркова под бок, усмехнулся и злым торжественным голосом закончил:

— Мог выстрелить в вас в любую секунду! Или взорвать бомбу. А потому Мария Александровна и бросилась на вас. Пули или осколки достались бы ей, а вы бы остались целы. А что касается наших костюмов, кх, гм… То это специально сделано, для натурализации образов, отвлечения внимания и обеспечения внезапности нападения. И как видите…

— У вас это хорошо получилось, капитан!

Из-за спины Путта в номер зашел Фомин в чекисткой кожанке. Рядом с ним стоял солдат с винтовкой, и у Маши в удивлении расширились глаза. Солдат жутко походил на него лицом, будто близнец, ну, может быть, самую малость помоложе.

Фомин подошел прямо к ней, и Маша ощутила его сухие губы на щеке. И он зашептал ей на ухо, крепко обняв за плечи:

— Я горжусь тобой, доченька. Ты настоящий русский солдат!

Затем Фомин еще раз поцеловал ее и отстранился, повернувшись к замолчавшему капитану.

— Трупы унести в номер, где был постовой чекист. Там складируйте, нечего им в коридоре лежать. Я подполковник Фомин, Семен Федотович. А это старший унтер-офицер Фомин с сыном. Они в вашем распоряжении, государь. Федот Федотович мой младший брат, старый черниговский гусар.

Маше теперь стало понятным их удивительное сходство, и она украдкой бросила взгляд на Михаила Александровича. Великий князь явно опешил от слов старшего Фомина и мучительно морщил лоб, пытаясь что-то припомнить. Затем он вплотную подошел к Фоминым.