— Замолчи! — потряс кулаками Гаврила Гаврилович. — Я тебе запретил! Я себе запретил! Чаю ему принесла? Сто раз надо повторять глупым бабам?

— Принесла, Гаврила Гаврилович, не орите. На столе. А я вот часто думаю, почему сынкам не выпало ноги потерять или руки? Вы бы такие ловкие смастерили…

— Заткнись! — кричал Гаврила Гаврилович. — Ваше бабское место у плиты! Вон!

Василий все вспомнил: как искал этот дом, записку врача, мастера, его приговор… Круглый стол, покрытый бархатной лиловой скатертью, был пододвинут к дивану, на котором Василий уснул и видел сладкий сон. Прямо перед Василием стояла чашка чая, на маленькой тарелке лежали печенюшки, явно домашнего изготовления, по военному времени черные, похожие на подметки.

Он пил чай — горячий, ел печенье — вкусное.

Гаврила Гаврилович расхаживал у стола и вещал про сосны и дубы — материалы для костылей, про какие-то монастырские печи, иеромонаха безногого и про то, что кроме Протасова никто не смыслит в протезах.

Василий оглянулся по сторонам: где костыли, пора и честь знать. Костыли куда-то пропали.

В комнату вошла, даже не вошла, а застыла в дверном проеме Пелагея Ивановна:

— Гаврила Гаврилович! Комендантский час, трамваи последние, а мальчику до Марьиной Рощи.

— Мальчику! — захлебнулся речью Гаврила Гаврилович. — У него орден знатный. Поди не за красивые глаза. Чего расселся? Вставай, примеряй костыли. Такие только для царской фамилии или для Сталина. Оторвало бы усатому конечность, наша профессия пошла бы в гору. А то пока расчухаются, что война — это инвалиды. А инвалиды — самые наилучшие работники, например, станочники. Хороший станочник — это золотой фонд. Инвалид-станочник — это трижды золотой фонд, потому как ему свою мужскую гордость тоже надо… Ты как шагаешь, зараза? Ты чего кривишься? Ты физику в школе проходил, про центр тяжести слышал?

— Проходил, слышал и более того. Но под мышками упоры костылей обматывают мягкими тряпками, чтобы…

— Двойка! Ни хрена ты физику не знаешь! Силу надо прикладывать не на ключицы, а на перекладины для ладоней, чтобы все мышцы рук работали. У мужиков настоящих эти мышцы быстро накачиваются. На костылях не висят, а летают!

— В таком случае упоры для ладоней расположены неправильно!

— Соглашусь. Длинный ты, чертяка. Отдавай, подрегулирую.

Они с полчаса регулировали. Гаврила Гаврилович выхватывал костыли, сверлил ручной дрелью отверстия, переставлял упоры для рук. Василий, прислонясь к стенке, ждал, потом ходил по комнате, приноравливаясь. Пелагея Ивановна торопила: не успеет парнишка на последний трамвай, у нас бы заночевал, если б не на работу. Опоздавшим на работу — статья и тюрьма.

Провожая к выходу, Гаврила Гаврилович предупредил Василия, чтобы не тыкал гвоздей в опору костылей, там специальный дюбель из особо крепкого дерева. Вывалится металлический штырь — надо смотреть. Если дюбель крепкий, новый саморез вставляй. Расшатался дюбель, менять его надо. Диаметр дюбеля, конечно, будет увеличиваться, но на твой век хватит. Герой войны с японцами, фамилию не помню, морской офицер, от великого князя была протекция, не осилил протез, на костылях щеголял, барышни пучками вокруг его костылей увивались — от пятого до семнадцатого года. Считай, двенадцать лет дюбель не меняли. И штыри, они же саморезы, только для зимы! Как слякоть сошла, надо ставить на упоры костылей резиновые наконечники. Некоторые инвалиды безмозглые, да все инвалиды отчасти безмозглые… Чтоб у человека не отрезать, страдает голова, в смысле мозга. И продолжают они шастать по мостовым на зимних штырях, дюбеля гробят, тогда как надо переходить на резиновые наконечники, которых запас тоже нужно иметь, потому как у нас климат зима-лето, для инвалидов сплошное развлечение.

Василий успел на последний трамвай, на работу не опоздал. Новые костыли при правильном, оттренированном Гаврилой Гавриловичем шаге сохраняли силы и дарили относительную уверенность передвижения — чувство, давно забытое Василием.

Он стал меньше падать и заботился о культе — делал на ночь ванночки с отваром дубовой коры, протирал культю одеколоном и массировал. Следуя рекомендациям Гаврилы Гавриловича, терзал коленный сустав — сгибал, разгибал, вращал. «Будет контрактура, — предупредил старик, — это ограниченность движения сустава, особо разгибательность, про протез забудь, без заднего толчка ноги на нем ходить невозможно». Чтобы восстановить разгибательность в полном объеме, Василий клал на бедро мешочек с песком во время упражнений. По совету того же Гаврилы Гавриловича он обмотал кусок доски тряпками, становился на здоровую ногу и прижимался культей к доске — создавал кратковременный момент опоры.

Но самым удивительным предписанием протезного мастера была так называемая фантомно-импульсная гимнастика — движения отсутствующим (!) суставом. Когда Василий услышал, что необходимо два-три раза в день, а лучше каждую свободную минуту сгибать и разгибать несуществующий голеностоп, то решил, что мастер на старости лет тронулся умом. Но Гаврила Гаврилович заявил, что в культе остались мышцы, которые заведовали движением ампутированной части ноги, и если их не тренировать, быстро атрофируются, перестанут хорошо снабжаться кровью. «Мышцы работают от головы!» — авторитетно изрек мастер. И предупредил, что если Василий не будет делать этой никому не видимой гимнастики, если мышечный корсет культи не образуется, то ходи, калека, на костылях, до протеза ты умом не годный.

Василий изредка навещал Протасовых, они жили недалеко от университета. Приходил к ним не только в надежде, что Гаврила Гаврилович смилостивится и возьмется за протез, или из страха, что вредный старик помрет не ко времени, но и потому что это было единственное место в Москве, где он чувствовал теплоту дома. Пелагея Ивановна строго-настрого запретила приносить гостинцы: мы не бедствуем. Они действительно питались хорошо и Василия кормили от пуза. Раскрыли ему источник благосостояния: у Гаврилы Гавриловича имелись золотые царские червонцы, которые он сбывал знакомому ювелиру.

— Какой протез у ювелира? — спросил Василий.

— Что, я не могу со здоровыми общаться? — возмутился Гаврила Гаврилович. И тут же признался: — Ювелирова жена под трамвай попала, ногу отрезало. Трамваев тогда в Москве было раз-два и обчелся, но бабы всегда подлезут, куда не следует. Ах какая у нее ножка! Ювелир каучук телесного цвета достал, я им дерево обтянул. А коленный сустав! Я над его шарнирами два месяца потел. Ах какую ножку Протасов сделал, ах, сукин сын! В музей Протасова произведение просится. Особо если сравнить с натуральной ногой ювелирши. Дряблые окорока и ножка Венеры.

Гаврила Гаврилович часто говорил о себе во втором лице, как о великом скульпторе, художнике. Скромностью он не страдал, а старческие провалы, вроде забывчивости, повторения одного и того же были налицо. Фанаберию, бешеное честолюбие мастера Василий приписывал его возрасту и характеру, пока однажды не пришел к ним в отсутствие Гаврилы Гавриловича и не узнал от Пелагеи Ивановны историю семьи.