– Зачем? – выкрикнула Ирина.

– Ну, можно же хоть раз в жизни доброе дело сделать. – Он в очередной раз затянулся и тонкой струей выпустил дым. – А корешок мой – Лексий прикандыбал и давай канючить, помоги, мол, иконку вернуть моему родственничку, а то он, мол, расстроился шибко сильно, аж сопли распустил. Вот я и помог.

– Тоже мне добрячок нашелся! – Ирина была возмущена до предела. Оказывается, Шурик выполнил свое обещание, пришел к ней на свидание, принес иконку, и, не вмешайся этот уголовник, ключ к тайнику уже давно был бы у нее.

«Идиотизм! – хотелось кричать ей. Хотелось выместить зло на Петле. – Он нарушил все мои планы, он практически меня изнасиловал, он убил Панкратыча!»

Ирину даже передернуло, когда она вспомнила лежащий на полу комнаты труп, освещаемый вспышками молний.

«Ладно, к черту все страхи! – Она собралась с мыслями. – Если иконка-ключ снова у Шурика – заиметь ее будет несложно. А потом он же покажет, где находится тайник».

– Кстати, – Петля словно прочитал ее мысли, – про какой тайник ты мне лапшу на уши вешала? Про богатство какое-то плела и все такое?

Ирина посмотрела на него оценивающе – стоит ли вообще иметь с ним дальше дело. Она, конечно, и сама могла отыскать в Истре Шурика, но неизвестно, сколько на это потребовалось бы времени, а оно теперь работало против Ирины.

Для Петляева же, как она поняла, найти и разобраться с каким-то там додиком не составит большого труда. Он обещал помочь, а она может наобещать все, что угодно, но при условии, что исполнится это только после того, как они найдут тайник в подземельях монастыря. Главное – самой открыть тайник и первой прикоснуться к нефритовому голубю, а дальше уж все от нее зависеть будет.

И Ирина рассказала Петле все, что знала об Андрее Панкратовиче и о его тайне. Почти все…

ДРУЖБА ДРУЖБОЙ…

Лексия разбудил донесшийся с улицы свист. Он оторвал от подушки тяжелую голову и поморщился от неприятного привкуса во рту. За окном были сумерки, стрелки же на часах показывали начало одиннадцатого.

«Значит, сейчас вечер, а не утро, – сделал он вывод и сразу вспомнил, почему лежит на кровати одетым и почему на душе так нехорошо. – Сестра целовалась с Андрюхой. Развратница! Ей же всего четырнадцать! И братан тоже хорош – запал на малолетку. Он хороший парень и Настюхе нравится. Ей бы, когда подрастет, только за такого замуж и выйти. Но они-то ведь родственники, пусть и дальние! И к тому же Шурик утверждал, что Монах в Таньку влюблен. Получается, что Настюха для него просто так, для забавы…»

Он валялся на кровати, пытаясь найти оправдание и сестре, и Андрею, и то и дело прикладывался к горлышку бутылки с крепкой отцовской самогонкой. Лексий так и уснул, уронив на пол пустую бутылку, и во сне увидел счастливо улыбающихся Настю и Андрея в свадебных одеждах. Но еще приснился ему и Сергей Петляев, который бесцеремонно вклинивается между ними и, не обращая внимания на протестующего Андрея, берет Настю за руку и нагло ей подмигивает…

На улице снова засвистели.

«Не иначе обо мне кто-то вспомнил?» Лексий посмотрел в окно и узнал в человеке, стоявшем у калитки и машущем ему рукой, Власа. «Что там еще понадобилось этому неандертальцу?» – подумал он с раздражением и махнул в ответ, мол, подожди минутку.

Выйдя за калитку, Лексий, кроме Власа, увидел поднявшихся с лавочки Петлю и Тереху и сразу почувствовал опасность.

– Привет, корешок. – Петля первый протянул руку и с силой сжал пальцы Лексия. Он нахмурился и попытался вырваться, но Петля ухватил его за запястье еще и левой рукой. – Извини, Лексий, всего пару вопросов. Ты иконку уже вернул своему родственничку?

– Пока нет, но завтра верну обязательно. – Лексий наконец вырвал руку и машинально похлопал себя по карману брюк, где лежала иконка.

– О! Тем лучше! Второй вопрос отпадает за ненадобностью.

– Не темни, Петля.

– Буду краток, – сказал тот. – Отдай-ка мне прямо сейчас этот предмет религиозного культа, – показал он на карман, – и айда дерябнем. Теря уже и эликсиром бодрости затарился.

– Ты что, Петля? Сам для меня иконку выиграл, а теперь хочешь назад забрать?

– В корень глядишь, кореш.

– Нет, Петля, не могу, – сказал Лексий твердо. – Это брата моего иконка. Он ее и получит.

– Ошибаешься, Лексий. – Петляев грустно вздохнул. – Хочешь или не хочешь, но она моей будет.

– С какой это стати?

– Мне она нужнее, понимаешь?

– Нет.

– А тебе, собственно, и ни к чему это понимать. – Петля снова вздохнул и даже носом шмыгнул, будто огорчившись несговорчивостью друга.

Мелькнувший сбоку ботинок, который Лексий заметил слишком поздно, ткнулся ему в пах. Боль уничтожила все остальные чувства. Последующие удары, пока он опускался на колени и валился лицом в землю, были ничто по сравнению с этим первым, что так подло нанес рыжий Теря…

Когда все закончилось и его вчерашние собутыльники ретировались, Лексий долго сидел на земле, прислонясь спиной к тонкому клену, сплевывая кровь и разглядывая руки. Две мысли неотвязно крутились в голове.

Первая: «На кой черт им сдалась эта иконка?», и вторая: «Смогу ли я вот этими руками убить трех человек?»

НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ В ТОТ ЖЕ ЧАС

Тане Лексий нравился. Он был у нее первым и до сих пор единственным мужчиной. Ухаживали за ней и другие мальчики из ее и параллельных классов, и тот же Теря, но с ними со всеми дальше поцелуев и обниманий с лапанием дело не доходило. Тане вовсе не улыбалось, чтобы в школе о ней говорили так же, как, к примеру, об Ольге Греческий Профиль. Лексий же не был трепачом, только вот появлялся у нее не так часто, как хотелось. Зато «кувыркаться» с ним было одно удовольствие.

Как о женихе или будущем муже думать о Лексии ей не хотелось. И дело вовсе не в том, что он был тот еще бабник. Таня прекрасно понимала, что с таким мужем запросто можно превратиться в настоящую служанку, а она мечтала как раз об обратном. Хотела держать будущего мужа под каблуком, чтобы он кофе в постель приносил, и желательно был москвич, и чтобы всем ее обеспечивал.

«Вот Андрей московский на эту роль вполне бы сгодился», – думала Таня, сидя за столом у себя в комнатушке, просматривая альбом с наклеенными фотографиями музыкальных ансамблей, вырезанными из журнала «Ровесник», и стишками, вписанными почти на каждой странице разноцветными фломастерами.

«Он, кажись, втюрился в меня по уши. Вот и надо попробовать его приручить. Хотя и странный он какой-то – культурного из себя строит, говорит, музыкальную школу закончил, то ли на аккордеоне, то ли на баяне играет, а сам на завод собрался идти работать. Потом в армию пойдет вместо того, чтобы в институт поступить. Ну, да это его дело. В армию можно будет и письмишко иногда черкануть, чтобы думал, что его здесь верно ждут. А пока стоит влюбить его в себя по-настоящему, но ничего, кроме поцелуев, не позволять. Тем более и целоваться-то он не умеет. Словно вчера из детсада. То ли дело Лексий… Что-то долго он не появляется? Может, сегодня совсем не появится, и опять придется одной дома сидеть!»