Андрей вздрогнул как ужаленный, но: «Она оговорилась. Всего-навсего оговорилась», – успокоил себя. И снова его губы нашли ее губы, а пальцы пробрались под рубашку за спину и после нескольких безуспешных попыток расстегнули застежки на бюстгальтере. Он еще никогда не видел так близко обнаженную девичью грудь, не гладил ее, не целовал.

«Вот оно – счастье! – думал Андрей. – Разве может быть в жизни что-нибудь лучше этого?!»

Тверденький сосок хотелось сжимать в губах до бесконечности долго, и Андрей ни за что не отказался бы так и посасывать его не отрываясь, если бы не услышал приказывающий шепот:

– Ну, кончай же, Олежка!

Он чуть не укусил ее со злости.

«Господи, ну разве можно называть человека, который тебя так любит, чужим именем! – хотелось сказать. – Разве можно быть такой жестокой! Милая моя Танечка, пожалуйста, не ошибайся так больше!»

Но Андрей не сказал ничего такого, а лишь с укором посмотрел в ее глаза. А Таня, словно угадав его чувства, вдруг посмотрела на воздыхателя виновато-покорно и теперь уже сама поцеловала его, отчего Андрей сразу все простил и забыл и снова стал самым счастливым человеком на свете.

Он пьянел от ее поцелуев, от каждого прикосновения к ее губам, ее шее, ее груди. Он дрожал от счастья, гладя ее живот, вопреки ее не слишком сильному сопротивлению, расстегивая молнию на ее брюках. Он пребывал в состоянии небывалого, никогда не испытываемого раньше восторга, пока вдруг вновь не услышал ее сердитый шепот:

– Что ж у тебя ручонки-то такие шаловливые, Олеженька?!

ДЕСАНТ

Электричка, отошедшая от платформы Троицкая, набрала скорость и устремилась к предпоследней станции своего назначения – Истре. Однако, как бы быстро она ни ехала, Гере Солдатову все равно казалось, что электричка ползет, причем ползет преступно медленно.

– Не успе-е-ем, не успе-е-ем, – проблеял он раз пятнадцатый.

Гера снова проигрывал и тянул время, надеясь, что партия не закончится до следующей остановки, где ему с друзьями следовало выходить.

Он ронял карты, то и дело перепроверял, правильно ли ведется подсчет очков, и надолго задумывался над очередным ходом, словно расписывал по-крупному пульку с серьезными незнакомыми партнерами, а не играл с друзьями в примитивнейшее сорок девять.

В пыльную и душную, переполненную дачниками электричку Гера и вместе с ним Шурик, Митлз и Адмирал втиснулись на платформе Тушинская. Они собрались в Истру на субботу и воскресенье и везли с собой объемистые сумки с бутылками, шашлыком и прочей закуской, а Гера вдобавок тащил еще и большой, сделанный на заказ торт. В воскресенье должен был состояться грандиозный пикник. Такие пикники друзья называли «отдыхом на любимом месте». Но если на завтра предполагалось от души повеселиться, то сегодняшний вечер обещал быть не скучным, правда, в другом плане – москвичи собирались устроить разборки с истринскими обидчиками Шурика.

Шурик приехал в Москву и, побывав в поликлинике и узнав, что никаких переломов у него нет, стал по очереди обзванивать друзей и рассказывать им о своих злоключениях.

Он не смог найти Джона и Пропа, на которых очень рассчитывал, зато дома оказались Митлз и Гера Солдатов. Но самым главным, о чем Шурик узнал к большой своей радости, было то, что из армии в отпуск на десять дней пришел его сосед по лестничной площадке Адмирал.

Сколько Шурик себя помнил, Адмирал всегда выступал его покровителем и защитником. Уже в классе восьмом сосед начал заниматься в подпольной секции карате, потом ушел служить, и ни куда-нибудь, а в десантные войска, и вот теперь как нельзя кстати получил отпуск «за отличие в боевой и политической». Шурик рассказал ему о своих приключениях в Истре, на что Адмирал недолго думая пообещал «разобраться с этими козлами по-взрослому».

Первую половину пути в электричке было не протолкнуться. После Дедовска народу стало поменьше, и четверке друзей наконец-то удалось занять сидячие места, чтобы перекинуться в картишки. С первой же раздачи Гере просто фатально начало не везти. Он проиграл два раза, за что все в наказание били ему картами по мизинцу. И если Шурик отбивал слабенько, то Адмирал и Митлз постарались на славу. Уже сейчас Гере казалось, будто оба его мизинца были словно прищемлены дверью, и боялся даже себе представить, как выдержит еще одни майлы.

Словно по закону подлости, за весь кон на руки ему не пришло ни одной хорошей карты и, как и следовало ожидать, после очередного хода у Геры получился перебор. В это время электричка остановилась. Парни, наспех собрав карты, похватав сумки, чуть не позабыв торт, выскочили на платформу и тут же, на глазах у людей, торопящихся на автобусы, приступили к экзекуции.

По уговору каждый должен был отбить по пальцу десять раз десятью картами. Закрыв глаза и заранее стиснув зубы, Гера выставил вперед обе руки, оттопырив мизинец на правой – на ней он пока еще не так сильно горел, и держа торт в левой, как бы призывая друзей быть не столь жестокими при виде сладкого лакомства. Но уже после третьего удара Митлза он закричал на всю платформу, отчего проходящие мимо испуганно оглянулись – не убивают ли кого, и тут же прибавили шагу, предпочитая не связываться с развлекающейся молодежью.

– Нечего-нечего, Зольдат, – успокаивал Митлз, примериваясь для очередного удара. – Как-то у нас на работе одному слесарю Диме восемь человек отбили, а там мастера играют, не то что мы с Адмиралом. Так тот пришел на следующий день на практику на завод и говорит: «У меня ногти с мизинцев слезли, работать не могу». Ну, его мастер вместо работы в магазин за бутылкой послал, а пока Дима бегал, мы с ребятами на его ящичке замок сняли и дужки стальной проволокой перекрутили – посмотреть: на самом ли деле он не сможет те же пассатижи в руках держать. И что бы, вы думали, сделал наш Дима? Пока мы вкалывали, сходил в сварочный цех, выпросил у мужиков аппарат, проволоку спокойненько разрезал, а у всех наших ящичков дужки приварил! И у мастера, кстати, тоже. Во пошутил! Мы его с тех пор зовем Дима-сварщик.

Пока Митлз неторопливо рассказывал и неторопливо, но с силой опускал карты на дрожащий мизинец, Гера крепился из последних сил и молчал. Вновь он начал кричать, когда по пальцу принялся хлестать Адмирал. Тот хоть и вкладывал в удары полсилы, но и этого для Геры было предостаточно.

При счете десять он размахнулся тортом и чуть со всего маха не обрушил его на голову своего мучителя. Однако Адмирал вовремя увернулся, и торт остался целехонек.

– Бунт в десантных войсках! – закричал Митлз. – Какой-то Зольдат поднял руку на Адмирала! Предлагаю начать майлы сначала.

– Да ладно, что мы, садисты, что ли? – возразил Шурик, беря в руки карты. По ставшему красно-синим мизинцу он не бил, а гладил, но все равно выглядел в глазах Геры настоящим палачом. Когда майлы закончились, Гере казалось, что под ноготь загнали здоровенную занозищу и что даже легкое дуновение ветра будет отзываться в пальце нестерпимой болью…

Не прошло и двадцати минут, как «московские десантники» – так стали называть себя парни – прибыли на дачу к Шурику и Монаху, где их встретил улыбающийся Андрей. Гера поздоровался с ним не как все, а завел правую руку за спину и демонстративно отвесил ему поклон.