Что-то застучало на подоконнике. Меф решил было, что этонезакрытая рама, но стук становился все назойливее, пока Буслаев наконец непонял, что это Книга Хамелеонов. Арей давно не прибегал к этому способу, когданужно было его вызвать. Теперь Меф, чей внутренний слух был уже развит досовершенства, обычно слышал его окрик – повсюду, даже если он был на другомконце Москвы.

Меф заглянул в Книгу Хамелеонов. Единственное слово«спустись!» заставило его сбежать по лестнице. Улита еще не вернулась. Первыйэтаж был погружен во тьму. Во мраке проносились тени. Шуршали неразличимыеголоса. По стенам скользили алые блики. Они то сближались, вспыхивая, тоотдалялись и гасли. У Мефа мелькнула мысль, что это сущности погибших стражей,таких как Хоорс, не могут найти успокоения и бродят.

Арей сидел в глубоком кресле у себя в кабинете. Креслоокутывал такой непроницаемый мрак, что даже Меф с его способностью видеть втемноте различал лишь вытянутые ноги мечника. Буслаев догадался, что это облакотьмы затягивает раны Арея.

Мефодий остановился в дверях. Он не видел, но безошибочноощущал, что мечник разглядывает его из-под полуопущенных век. Взгляд его былнеподвижен, тяжел и мутен. Меф незаметно натянул на свое сознание экранравнодушия. Последнее время ему все чаще казалось, что Арей не так уж и прост идалеко не всегда искренен со своим «синьором помидором». Страж мрака не всегдато, чем он кажется, но всегда то, чему он служит.

Из сгустка мрака, окутывавшего кресло, тянуло испепеляющим,серным холодом Тартара.

– Как вы себя чувствуете? Как рана? – спросил Меф,первым не выдерживая молчания.

Он знал, что Арей терпеть не может вопросы типа: «Как вашездоровье?», но ничего другого в голову как-то не пришло.

– Рана чувствует себя прекрасно. Я – нет, –ответил хриплый голос из темного облака. Он звучал медленно, с усилием.

– Но вы…

– О, я выживу! В этом можешь не сомневаться, –сухо заверил мечник. – Сожалею, что показал Дафне флейты. Не встреться мнеМамзелькина, я не оказался бы в резиденции так скоро и успел бы от нихизбавиться. Как твоя бескрылая подруга?

– Ничего, – ответил Меф, торопливо соображая,знает ли Арей, что на Дафну напали. В любом случае до встречи с валькирией ротлучше держать в закрытом непроветриваемом состоянии.

– Исчерпывающий ответ, особенно если трактовать его вдухе «ничего хорошего», – перевел Арей.

Меф физически ощущал, как взгляд Арея скользит по нему. Онбыл как холодная рука, которая ползет по коже. Вот взгляд касается шеи, плеч иостанавливается на груди.

– Почему я не вижу цепи? Где твой дарх, мой мальчик?

– Упал в воду. Случайно, – сказал Меф с вызовом.

Он заранее ожидал гневной вспышки и готов быть дать отпор,однако реакция Арея оказалась неожиданно мирной.

– Случайно? Ты начинаешь таиться, мой мальчик. Хотя я ине ценитель глупой искренности, мне досадно, – сказал он.

– Таиться?..

– Не считай меня глупцом! Я порождение мрака, Мефодий.Всякую страсть я считываю в твоем сердце прежде, чем она пустит корень. Вижусемя до того, как оно станет деревом, а ложь раньше, чем она сорвется с твоихгуб.

– А я вот не вижу, – сказал Меф с сожалением.

– Не сочти за навязчивую агитацию, но тебе мешаетэйдос. Чтобы воспринимать чужие пороки острее собственных, нужно быть пустымвнутри.

Мефодий с сомнением уставился на сапоги мечника, жалея, чтоне может увидеть его лица.

– У меня никогда не было своего эйдоса. Мой разумслишком гибок, резок и нетерпелив, как бич. Знаешь, в чем главное неудобствобича? При всяком неосторожном замахе он бьет того, у кого он в руках. Так и мойразум. Он объемлет сразу все точки зрения, никакую не считая своей, –глухо продолжал Арей.

– Разве это плохо? – усомнился Меф.

– Говоря откровенно, да. Ирония – кусачая животинка.Когда рядом никого нет, грызет тебя самого. Я ни во что не могу поверить. Вовсем сомневаюсь. Смеюсь над тем, что достойно слез. Расчленяю жизнь на смешныеили презренные подробности, не видя сути замысла. Да, я ненавижу Лигула, но этоотнюдь не делает меня союзником света. Всякий клоун с дудочкой, попавшийся мнена пути, пожалеет об этом!

Носок сапога Арея дернулся.

– Ты никогда не задумывался, в чем главное отличиестражей мрака от стражей света? Ну, дудочки с маголодиями, мечи, дархи,бронзовые крылья – это понятно. А если глобально? Мы, стражи мрака, живемсиюминутными страстями: месть, ревность, зависть. Урвать эйдос, наполнить дарх,стать сильнее других, возвыситься. Нам кажется, что чем мы выше в пирамиде, тембольше унижаем мы и тем меньше унижают нас.

– Принцип власти, – сказал Меф.

– Возможно. Но это убого. Стражи света в отличие от нассозидательны. Они сажают леса, помогают слабым, строят замки из песка.

– Ну а мрак их разрушит, и все дела, – заметилМефодий.

Он не понимал, куда Арей клонит, и был осторожен.Отрицательный опыт подсказывал, что ничего не оплачивается по такому высокомутарифу, как несвоевременная искренность. Уж чему-чему, а этому суккубы скомиссионерами научили его давно.

– Большинство разрушит, но некоторые останутся. Другоедело, что, разрушая, мрак подтверждает свою вторичность. Одного не понимаю: какнам это не унизительно? – рассуждал Арей. Сам того не подозревая, онповторял Троила, но повторял уже с других позиций.

– Почему?

– Разрушение само по себе невозможно без созидания.Чтобы разбить вазу, нужно, чтобы эта ваза существовала. Нет вазы – нечегоразбивать. Вот и получается, что мрака как отдельного независимого понятия –нет. Мрак – это отсутствие света.

Меф жадно слушал, но при этом не мог отделаться от ощущения,что это провокация. Арей рассуждает, а сам пристально разглядывает его,окутанный одеялом тьмы. Буслаев невольно вспомнил флейты, завернутые вмешковину, и дракон, повернувшись в груди, задел хвостом его сердце.

– В каждом человеческом сердце живет свет, –сказал Меф осторожно.

– Так-то оно так, но человеческим сердцем, в сущности,управляет мрак… А теперь ступай, и мой тебе совет: займись поисками эйдоса длясвоего безвременно утопшего дарха, – в голосе Арея прозвучала явнаянасмешка.

Сапог снова дрогнул.