– Мария!

Ниол перехватил ее взгляд. Юная черноволосая девушка, которую тоже ждала смерть, смотрела на них снизу верх и улыбалась чистой и светлой улыбкой. В ее взоре не было ни зависти, ни страха; в последние минуты жизни она радовалась тому, что ее подруге, возможно, удастся спастись.

Юноша понимал, что втроем не ускакать от погони – даже на Мечте. Он нагнулся, подхватил девушку, усадил в седло, спрыгнул на землю и ударил лошадь по крупу.

– Скачите не останавливаясь!

Казнь должна была состояться на окраине города, дальше начинались предместья. Юноша надеялся, что девушкам удастся вырваться на свободу.

Подумав об этом, он повернулся лицом к толпе.

Путь кареты Энрике Вальдеса пролегал по центру города, который был так запружен экипажами, что, дабы ускорить движение, кучеру пришлось свернуть на боковую улицу под названием Оливковая, которая протянулась до самого Прадо.

Молодой дворянин раздвинул занавески, желая полюбоваться огромными монастырскими садами, простиравшимися по правую руку, как вдруг кучер остановил лошадей.

Энрике состроил недовольную гримасу. Хосе, сидевший напротив, приоткрыл дверцу экипажа и крикнул:

– Что случилось?

– Люди, сеньор, не протолкнуться!

– Разворачивай карету.

– Позади тоже народ.

Энрике сжал челюсти. Он ненавидел бездельников, не находивших иного места и времени для своих убогих развлечений.

– Разгони их, Хосе! – приказал он, а через некоторое время, устав ждать, распахнул дверцу кареты и тоже спрыгнул на мостовую.

Вокруг творилось нечто невообразимое. Повозка, по-видимому везущая осужденных на казнь людей, плотно застряла в толпе. Не помогали ни выстрелы солдат, ни крики инквизиторов.

Какая-то простолюдинка, очутившаяся прямо перед Энрике, взахлеб рассказывала другой, подоспевшей позже:

– Я своими глазами видела, как белый конь взмыл в небо и унес двух черноволосых ведьм!

– Улетел?!

– Да! У него были крылья.

– Белый? В небеса? В таком случае это не ведьмы, а ангелы!

– Не знаю. Их собирались казнить, но они сбежали. Потом появилась другая ведьма, вон та: она что-то выкрикивала на дьявольском языке, она растолкала народ, а теперь горюет над парнем, которого растерзала толпа.

Молодой дворянин сделал несколько шагов и подошел ближе. Появление кареты с гербами и человека в одежде, какую носили при королевском дворе, произвело впечатление: Энрике пропустили вперед. Хосе проталкивался следом, зорко охраняя своего хозяина.

Какие-то странные звуки глухо ударяли в уши и мозг. Это были стоны, хриплые стоны, своим ритмом напоминавшие звучание незнакомого музыкального инструмента. Звуки издавала женщина, сидевшая на пыльной земле. У нее были длинные черные косы, застывшее, как у мумии, лицо и пылавшие диким отчаянием глаза. Она раскачивалась взад-вперед, глядя на тело мужчины, неподвижно распростертое в луже темной крови.

По спине Энрике пробежала дрожь. Он узнал эту женщину, а мгновение спустя узнал и юношу. Молодой дворянин тронул индианку за плечо, и она посмотрела на него безумными глазами.

– Кто он тебе? Почему его убили?

Не дождавшись ответа, Энрике наклонился, прикоснулся к руке Ниола и быстро оглянулся в поисках слуги.

– Хосе! В карету его, живо!

– Обивка, сеньор…

– К дьяволу обивку, делай, что говорят! – вскричал Энрике и обратился к индианке: – Иди за мной. Возможно, его удастся спасти.

Когда Ниола осторожно уложили на сиденье и дверь кареты захлопнулась, молодой дворянин впился взглядом в лицо Хелки.

– Говори, куда ехать!

Она с трудом разомкнула губы:

– В Лавапьес.

– Хорошо. Хосе, вели гнать лошадей. Не важно, если мы кого-то задавим, – велел Энрике и посмотрел на Ниола, тело которого было испещрено кровоточащими ранами. – В него стреляли?

– Да. А еще били палками, закидывали камнями. Они рвали его на куски, как звери рвут добычу, – сказала Хелки и, помолчав, добавила: – Только гиены способны так терзать живую плоть!

– Они и есть гиены, – прошептал Энрике и повторил вопрос: – Кто он тебе?

– Мой единственный сын. Он сражался с ними, как волк; когда я прибежала в это ужасное место, он был еще на ногах, но потом упал.

– На нем нет живого места, это верно, но я позову лекаря. Быть может, все обойдется.

Появление украшенной гербами кареты, запряженной лошадьми, над головами которых колыхались султаны из пышных перьев, произвело на обитателей Лавапьес неизгладимое впечатление. Экипаж окружили чумазые, босоногие ребятишки; кучер напрасно силился отогнать дьяволят, которые лазили под каретой, дергали лошадей за хвосты и норовили забраться на крышу.

Ниола внесли в комнату. Навстречу поднялся мужчина; несмотря на изможденный вид, он держался так, как обычно держатся обедневшие идальго, заменяющие растраченное состояние избытком гордости. Такие люди всегда вызывали у Энрике снисходительную улыбку.

Молодой дворянин слегка кивнул. В ответ мужчина тряхнул головой так, будто хотел снять несуществующую шляпу, и с небрежным достоинством поклонился. У него были темно-карие, с золотыми крапинками глаза, придававшие живость усталому лицу.

– Хосе, беги за лекарем, постарайся найти самого лучшего, – бросил Энрике.

Брови слуги поползли вверх.

– В этом квартале?

– Делай, что приказано, – отмахнулся молодой человек и посмотрел на незнакомца.

– Мануэль Фернандес, к вашим услугам, сеньор, – грустно улыбнулся тот.

– Этого человека зовут Алваро?

– Николас. Впрочем, его мать и моя дочь называют его Ниол.

– Кажется, я знаю, кто вы. Я вас не выдам, – сказал Энрике и попросил: – Расскажите обо всем, что здесь происходило и происходит. Так мне будет проще вам помочь.

Сумбурный, полный эмоций рассказ Мануэля продолжался недолго. В заключение он сказал:

– Моя жизнь кончена. Кто я теперь? У меня нет даже шпаги. Судьба выбросила меня из этого мира. Николас звал меня в Новый Свет, бороться за свободу индейцев. Я его понимаю, он молод, у него ветер в голове. А я? Мне почти сорок, я присягал на верность королю и Испании, а теперь должен сдаться на милость дикарям.

– Насколько мне известно, король ни разу не ответил на ваши прошения.

– Да, это так. – Мануэль склонил голову. – Но разве борьба народов Нового Света не обречена на поражение?

– Думаю, мы победим, но при этом потеряем нечто такое, чего нам никогда не удастся вернуть, – заметил Энрике и спросил: – Почему он спас вам жизнь?