Пытаясь найти утраченную опору, Паола взяла Ниола за руку. Ей хотелось прикоснуться к его телу, которое с некоторых пор казалось девушке частью ее самой, как хотелось вдохнуть запах земли, моря и солнца. Он вырвал ее из жизни в полусне и взял на себя ответственность за ее будущее. И все же какая-то часть души и сердца Паолы осталась в Мадриде.

За два дня до начала путешествия Мануэль, Ниол, Паола и Хелки обсуждали вопрос, где достать необходимые средства. Испанец то ли в шутку, то ли всерьез предлагал тряхнуть стариной и попытаться сыграть в кости в одной из таверн. Глядя на отца, Паола не знала, огорчаться ей или радоваться: едва на Мануэля повеяло притягательным духом вольной жизни, как он встрепенулся, сбросил с себя проведенные в заключении годы и был готов к приключениям.

– В этой жизни не все гладко, в ней есть голод и жажда, зимняя стужа и летний зной, а иногда и прогулка на эшафот. Но главное – это свобода, ради которой можно стерпеть все остальное! – заявил идальго.

Потом слово взяла Хелки. Индианка преподнесла собеседникам сюрприз. Она сказала, что все эти годы Армандо платил ей жалованье, которое она почти не тратила, и вручила спутникам внушительную сумму. Этих денег должно было хватить и на проезд, и на взятки таможенникам, и на фальшивые документы для Мануэля.

Путешественники проехали несколько королевских застав, где было нужно регистрировать вещи и деньги. К счастью, они не имели ничего значительного или дорогого, а большую часть денег Паола спрятала за корсажем.

Мануэль старался держаться в тени; пару раз таможенники делали вид, что сомневаются в подлинности его документов, но всего лишь с целью получить мзду за разрешение продолжать путь. Испанец закатывал глаза и обливался потом, но все заканчивалось благополучно.

Чиновники почти не глядели на Хелки, явно не считая ее за человека, Паола удостаивалась улыбок и небрежных комплиментов таможенников, которых, дабы отвлечь внимание от своих спутников, поощряла невинным кокетством. К Ниолу на таможне относились с особым вниманием, несколько раз юноша слышал в свой адрес презрительные замечания, и Паола молила Бога, чтобы он позволил любимому сдержаться и не высказаться в ответ. Чтобы избежать лишних вопросов и подозрений, они с Ниолом решили скрывать свое супружество.

Все сошло благополучно, путники прибыли в Кадис. Оставалось последнее препятствие: инквизиция, которая должна или не должна была выпустить их из страны.

На воде догорала заря. Дожидаясь своей очереди, Паола следила за путешествием солнца по небу. Девушка надеялась, что, когда оно поравняется с высоким маяком, их корабль будет плыть в открытом океане. Сейчас, рисуя на поверхности океана оранжевые узоры, солнце прочертило на воде сверкающую дорожку, словно указывая путь к горизонту.

Паола очень надеялась, что в последние ночи, проведенные с Ниолом, ей удалось зачать ребенка. Это открыло бы в ее жизни новую страницу и позволило бы забыть о прошлом.

Прежде она уступала его желанию, и это доставляло ей радость. Теперь Паола познала, что значит изнывать от вожделения при виде любимого мужчины, гореть жарким пламенем даже от невинных прикосновений. Отныне она тоже жаждала близости; к счастью, ей никогда не приходилось слишком долго томиться ожиданием.

В ночь перед отъездом, сжимая Паолу в объятиях, Ниол произнес странные слова:

– Запомни, любимая: я приду к тебе отовсюду, даже из небытия.

Она рассмеялась.

– Что за странное обещание? Лучше скажи, что никогда меня не покинешь.

Тогда он прибавил с непонятной задумчивостью:

– Этого я обещать не могу.

Иногда на Ниола находило нечто, роднящее его с Хелки, которая любила произносить пророческие слова. Потому сейчас, вспоминая этот разговор, Паола волновалась больше обычного.

Когда их очередь была уже близко, возник небольшой спор.

– Сначала мы, сеньор Мануэль, – сказал Ниол.

Тот распетушился, что, как уже поняла Паола, было в его характере.

– Нет, сначала я. Если меня пропустят, тогда вам не о чем беспокоиться.

– Хорошо, – уступил юноша, – возможно, вы правы.

Молодой инквизитор с быстрыми черными глазами придирчиво изучал документы Мануэля: медленно читал, шевеля губами, разглядывал на просвет. Он невыносимо тянул время, а потом вдруг без лишних слов поставил печать и протянул путнику его бумагу.

– Следующий!

Ниол протянул свои документы. Задавая вопросы, инквизитор держался с высокомерной вежливостью.

– Вы родились в Испании?

– Нет. В Новом Свете.

– Когда приехали в страну?

– Десять лет назад.

– С какой целью?

– Так получилось. Я был еще ребенком.

– Вы жили в Мадриде?

– Да.

– Чем занимались?

– Честным трудом. С моей помощью в Мадриде построено множество зданий. А в выгребных ямах нашей столицы почти не осталось нечистот, – серьезно произнес Ниол.

– Почему уезжаете?

– Хочу попытать счастья в Новом Свете.

– Каким образом?

– Запишусь в армию.

– Это можно было сделать здесь и отправиться в путь на военном корабле.

Ниол пожал плечами.

– Надеюсь, что, прибыв в Новый Свет, я решу заняться чем-то другим.

Инквизитор сузил глаза.

– Испанская корона предоставляет всем своим подданным большие возможности.

– В этом не приходится сомневаться.

На Хелки инквизиторы посмотрели как на насекомое, видимо сомневаясь в том, что она хотя бы что-то понимает.

– Проходи, женщина.

На их лицах читалось: «Убирайся в свою страну грязных краснокожих!»

На берегу оставалась только Паола. Мануэль уже принадлежал будущему и кораблю; мужчина то вглядывался в горизонт, то придирчиво осматривал оснастку судна и его корпус. Хелки спокойно ждала на палубе. Задержавшись у трапа, Ниол улыбнулся жене ослепительной улыбкой человека, чей счастливый путь предначертан луной и звездами.

Паола ответила на улыбку мужа и подала инквизитору бумаги. В мыслях она представляла, как спустя немного времени они с Ниолом будут стоять на палубе корабля, бурно пенящего океанские волны, ветер станет играть ее волосами, она ощутит на губах вкус соленой воды, почувствует себя такой же свободной, как и плывущие в небе облака.

– Сожалею, сеньорита, – произнес инквизитор, заглянув в ее документы. – Святая служба запрещает вам выезжать из страны.

– Мне? – Девушка была так потрясена услышанным, что не нашла в себе сил по-настоящему удивиться. – Я ничего не сделала!

– Верю, что ничего. Но предписание есть предписание.