– Хорошо, – сказала Кончита, – только это должно остаться между нами.

– Слово дворянина, – поспешно произнес незнакомец.

Она взяла его руку в свою и принялась разглядывать линии на ладони. Девушка не успела ничего сказать: внезапно откуда-то выскочили двое мужчин и схватили ее за локти. Цыганка попыталась вырваться и закричала, но слова незнакомцев мгновенно заставили ее замереть и замолчать, а еще – расширить глаза от ужаса.

– Именем Святой службы ты задержана за гадание – действие, запрещенное Церковью и приравненное к ведовству!

Мнимый дворянин, который завлек девушку, куда-то исчез. Цыганка догадалась, кто это был: некий аристократ преступного мира, предоставляющий услуги тем, кто хочет избавиться от неугодного человека. Возможно, заказчиком выступил сеньор, которому она отказала вчера. Впрочем, это уже не имело значения.

Фамильяры поволокли Кончиту по площади; ее пестрые, будто сотканные из веселья и легкомыслия юбки подметали равнодушные камни мостовой, покрытые мертвой пылью.

Цыганка была уверена, что обитатели балагана наблюдают за происходящим, но не смеют сдвинуться с места. Она их понимала: атмосфера всеобщего страха, царящего в городе и стране, парализовала и языки, и сердца людей.

Внезапно из-за фургонов с пронзительным криком выбежала черноволосая и темноглазая девушка в оборванном платье. Она подскочила к фамильярам, набросилась на одного из них с кулаками, потом вцепилась зубами в руку другого. Они ударили ее несколько раз, а после связали с помощью веревки, которую услужливо подал кто-то из находившихся на площади людей. Но она не умолкала и продолжала выкрикивать проклятия в адрес Святой службы до тех пор, пока ей не заткнули рот.

– Смотри-ка, – сказал один из зевак, – сразу две ведьмы! Не иначе готовились к шабашу.

– Говорят, они могут вредить даже после смерти, недаром инквизиция извлекает останки ведьм из могил и предает их огню! – подхватил другой.

В их взглядах не было ни капли сочувствия несчастным девушкам.

Кончиту и Марию приволокли в Святую палату и бросили в один из ее подвалов, угодив в которые человек мог выйти наружу только однажды – в день собственной казни.

Поздно вечером, когда Паола и Ниол укладывались спать и девушка осталась в одной сорочке, она вдруг повернулась и задумчиво произнесла:

– Мне кажется, мой отец, Армандо и цыганка правы: мы с тобой не подходим друг другу. Я и впрямь из породы домашних птиц, ведь меня вовсе не тянет пересекать океан, хотя я и знаю, что здесь нам не будет покоя.

Ее глаза были похожи на янтарные озера, лицо казалось изваянным из мрамора, а кожа обнаженных рук и ног отливала нежным опаловым блеском.

По лицу Ниола пробежала дрожащая тень, в глазах мелькнул неприкрытый страх. Внезапно он рухнул на колени и посмотрел в ее лицо снизу вверх, как приговоренный к смерти посмотрел бы на того, кто был способен его помиловать.

– Я всегда знал, что это чудо, чудо, что ты стала моей. Я не завоевывал тебя, не совершал подвигов, ты просто пришла и подобно сверкающей звезде легла в мою протянутую ладонь. Если ты не хочешь ехать в Новый Свет, забудь о том, что мы обсуждали с твоим отцом. Я готов провести всю жизнь у твоих ног. Что касается Кончиты, у меня есть только одно оправдание: это было тогда, когда я не мог и помыслить о том, что ты выйдешь за меня замуж.

Паола протянула руку и коснулась его волос.

– Ты знаешь, что в моей жизни тоже был другой. Тебе не надо оправдываться. Лучше люби меня так, как ты любил эту цыганку.

Девушке казалось, что она отдает себе отчет в том, что говорит. Ниол никогда не настаивал на физической близости; зачастую их отношения ограничивались тем, что он целомудренно и нежно ласкал ее, и она засыпала в его объятиях. Паоле была неприятна мысль о том, что, возможно, он приносит ей в жертву свои тайные желания.

– Я люблю только тебя! В тебе вся моя жизнь, – ответил юноша и покрыл поцелуями ее пальцы.

– Я имею в виду другое.

Он поднялся на ноги и обнял Паолу.

– Кончита говорила о страсти, о примитивной, отчасти даже грубой страсти, которая была между нами. Я не подозревал, что она испытывает ко мне нечто большее. – Он сделал паузу. – Эта девушка не такая, как ты. Думаю, ты создана для преклонения, для нежности, и, если тебе хорошо со мной, я счастлив. Ты зря просишь о том, чего не знаешь.

– Что плохого в желании человека познать самого себя?

У нее был чистый, наивный взгляд. Ниол покачал головой. Он не мог схватить Паолу и швырнуть ее на кровать, как Кончиту, порвать на ней белоснежную рубашку, беспощадно овладеть телом любимой, выплеснув в едином порыве все потаенные – и светлые, и темные – желания. Заставить возлюбленную извиваться, царапаться и молить об освобождении.

Вместе с тем он поклялся служить Паоле и исполнять все ее прихоти.

Значит, это надо было сделать так, чтобы раскрыть тайное и сохранить неприкосновенное.

В том, чтобы перестать ощущать реальность, погасить разум и не чувствовать ничего, кроме всепоглощающего физического желания, не было ничего необычного. Куда сложнее было превратить Паолу из жертвы в хищницу, пробудить в ней древние женские чары и силы.

– Если тебе станет страшно, неприятно или больно, скажи: я способен остановиться.

– Обещаю.

Он жадно припал к ее губам, мысленно умоляя девушку ответить на его призыв. Она задрожала, но не отстранилась; напротив, обвила его шею руками и прильнула к нему всем телом.

Сначала Ниол ласкал Паолу, как робкий влюбленный ласкает тень своей возлюбленной, затем соединился с ней, как уверенный в себе супруг соединяется с данной Богом женой. И только потом овладел ею, как дикий зверь овладевает своей самкой в глубине тенистой чащи непроходимых лесов.

Что еще способно освободить человека от догм и запретов, кроме любви и страсти?

Супружеские отношения и прежде не были неприятны Паоле, но не более. Теперь где-то в глубине ее женской сущности зарождалось пламя, растекавшееся до самых кончиков пальцев. Страсть вырвала Паолу из глубин самой себя, заставила содрогаться, испепелила, задушила и вместе с тем создала заново. Окунула в глубочайшую жаркую тьму, без проблеска света и прохлады, чтобы после она познала, каким невероятно сладким способно стать освобождение.

Потом они долго стояли на коленях, положив руки друг другу на плечи и пристально глядя глаза в глаза.

– Прости меня.

– За что?

– Мне случалось думать, что ты вышла за меня, потому…

– …потому что Энрике отказался от меня? Это было обоюдное решение.

– Знаю. А теперь я уверен в том, что ты не только любишь меня, но и ничего не боишься. Ты именно та женщина, которая способна разделить со мной все. А еще я виноват перед тобой в том, что до сих пор не преподнес тебе ни одного подарка!